Сэммикинса устраивали оба варианта. Кэро тоже, но она вопросительно посмотрела на Роджера.
Он медленно покачал головой, застенчиво улыбнулся Диане, поблагодарил ее, потом сказал:
– Мне кажется, сейчас еще не время.
Она улыбнулась в ответ не только улыбкой хозяйки политического салона, но с нежностью и симпатией и спросила резковато:
– Почему же не время?
– Министров и до меня были тысячи, но банкета почти никто из них не заслужил.
– Какая ерунда! Вы – это вы. И я хочу дать банкет в вашу честь.
– Подождите, пока я действительно что-нибудь сделаю, – сказал Роджер.
– Вы это серьезно? – воскликнула Диана.
– Я предпочел бы, чтобы вы подождали.
Больше она не настаивала. Словно и она и все мы в какой-то мере поняли его, или так нам почудилось? Кое-кому его слова могли показаться самодовольными. Однако сказаны они были не столько из самодовольства, сколько из суеверия. Он и сейчас, когда власть была уже у него в руках, пытался, хоть и по-другому, чем несколько часов назад у себя в кабинете, задобрить судьбу. Он был суеверен, как человек религиозный, который взял на себя особую миссию и не даст себе ни малейшей поблажки, пока ее не выполнит, а если выполнить не сумеет, будет считать, что напрасно прожил жизнь.
