Маленькая комнатка была освобождена от мебели, в ней установили двое козел и положили на них доски; на них покоилась закутанная в саван фигура. Ингри по привычке коснулся лба, губ, пупка и паха и положил на сердце ладонь с растопыренными пальцами: по одному ритуальному жесту в честь каждого из пяти богов.
«Дочь-Мать-Бастард-Отец-Сын… Где же вы все были, когда такое случилось?»
Пока Ингри ждал, чтобы глаза привыкли к полумраку, Улькра сглотнул и пробормотал:
– Священный король… как он принял новости?
– Трудно сказать, – ответил Ингри с вежливой уклончивостью. – Меня послал хранитель печати Хетвар.
– Конечно.
Ингри мало что мог понять по выражению лица управителя, кроме очевидного: Улькра очень рад переложить ответственность за дальнейшее на чьи-нибудь плечи. Неловко нагнувшись, управитель откинул покрывало, скрывавшее его покойного господина. Ингри, хмурясь, взглянул на тело.
Принц Болесо кин Стагхорн был младшим из выживших… из всех сыновей священного короля – не позволил себе даже мысленной ошибки Ингри. Болесо был еще совсем молодым человеком, хотя уже несколько лет назад достиг полной телесной силы. Высокий и мускулистый, он отличался, как и все члены семьи, длинным подбородком, скрытым под короткой каштановой бородкой. Темные волосы теперь были спутаны и пропитаны кровью. Бьющая через край энергия принца иссякла, и, лишившись ее, лицо потеряло прежнюю притягательность, так что Ингри даже удивился про себя, как мог он когда-то считать принца красивым. Ингри сделал шаг вперед и обхватил обеими руками череп, нащупывая раны. Раны… Расколотая кость подалась под нажимом пальцев; лоб в двух местах был глубоко рассечен, на ранах запеклась почерневшая кровь.
– Каким оружием нанесены раны?
– Собственным боевым молотом принца. Он был на подставке вместе с латами, в спальне.
– Как неожиданно… и для самого Болесо тоже. – Ингри мрачно задумался о судьбе принца. Всю свою короткую жизнь Болесо, по словам Хетвара, то пользовался любовью и вниманием, то оказывался совершенно забыт и родителями, и слугами, и естественная надменность, присущая его происхождению, стала разъедаться опасной жаждой почестей, славы, воздаяния за пренебрежение. Надменность – или это была тревога? – в последнее время скрылась под чем-то еще, какой-то ужасной неуравновешенностью.
«А то, что лишается равновесия, – падает…»
На принце была короткая шерстяная вышитая мантия, отороченная мехом и вся теперь запятнанная кровью. Должно быть, он был в нее одет в момент смерти. Ничего больше видно не было… Никаких ран на бледной коже. Когда управитель сказал, что он ждал распоряжений, он явно чего-то не договаривал. Приближенные принца были так потрясены ужасным событием, что даже не осмелились ни обмыть, ни переодеть мертвеца. Тело принца покрывала пыль… нет, не пыль. Ингри провел рукой по складке ледяной плоти и настороженно взглянул на появившиеся на пальце пятна – мутно-синие, лимонно-желтые и ядовито-зеленые там, где порошки смешались. Краска? Пудра? На темном мехе одежды тоже были заметны неясные разводы.
