Крышка посередине крест накрест распорота ножом, – видела она.
Лепестки жести нервно выгибаются наружу.
В отверстии меж ними – часы.
Двенадцать там, где должно быть четыре.
– В этом весь ты, – антипатично покачала головой. – Полчаса надо смотреть, чтобы догадаться который час.
– Да, в этом весь я.
– А это что такое?
Указала подбородком на пол. На утюжок, приткнувшийся носиком к блюдечку, полному гнутых гвоздей.
– It’s my pet Irony. Домашнее животное. Он ест. Кстати, Iron по-английски утюг, а Irony – ирония.
– А это? – указала на другую инсталляцию. Губы ее неприязненно кривились.
Я посмотрел на давнишнее творение – обтянутую джинсовой тканью фанерку. На пришпиленные в два ряда скелет кильки, кровавый окурок сигареты Sobranie Red (его перед тем, как уйти навсегда, раздавила в моей тарелке Ксения), пустую зажигалку "Мальборо", выеденное яйцо, выдавленный тюбик суперклея, фотографию со студенческого билета.
Мою фотографию. На ней я простодушный ангел, не читавший Фрейда и потому не знавший, что любовь должна быть точно дозирована... Любовь к сыну, к дочери, к жене, государству, дозирована, чтобы на сердце не появились стигматы. Все должно быть дозировано.
– Эта картина называется "Жизнь продолжается", – криво усмехнулся я. – Видишь, на ней еще много свободного места. Ты не находишь ее оптимистичной?
Не ответила. Смотрела на часы, тикавшие в коробке бисквитов, пытаясь определить время. Сказав, что сейчас половина восьмого, я повторил вопрос:
– Так почему ты меня не выскоблила?
– Пишешь об этом? – на секунду взгляд ее окрасился интересом.
– Да... Я – ребенок, остался ребенком, и люблю детей. И хочу, чтобы они вырастали психически здоровыми. Хочу, хотя знаю: если все люди станут психически здоровыми, скорее всего, возникнут другие проблемы, может быть, более сложные. Так почему ты меня оставила?
– Не помню.
– Но все же?
– Да как-то странно все получилось... Узнав, что я беременна, мать вытолкала меня из дома и со словами: "Вернешься одна" захлопнула дверь. Я пошла к твоему отцу. Он улыбался, рукой махал: "Это твои проблемы, девочка, отстань, ну, посмотри, какой из меня папаша и муж?" Мы были с ним всего два раза, и он никогда ничего не обещал. Пришлось идти договариваться насчет аборта. А ночью, у подруги, приснился сон – отец стучал пальцем по столу, требовал, чтобы родила, а не то он меня проклянет.
– Отец стучал?
– Да, отец. Твой дед. У него была белая борода, и он говорил раскатисто, как с неба. Он сказал, что усыновит тебя, и ты будешь его ребенком.
