Джордж сразу же похолодел.
– Что же может помешать вам? – с трудом выговорил он.
Уайт поднял белого ферзя и повертел его в пальцах.
– Луиза, например. Вдруг она решит, что хватит вам развлекаться подобным образом?
– Но почему? С чего? До сих пор она не возражала!
– Луиза, мой дорогой друг, крайне глупая и вздорная женщина.
– Ну, это вас не касается, – нахмурился Джордж, задетый за живое.
– И к тому же, – продолжал Уайт, как будто не заметив, что его перебили, – главная в вашем доме – она, а такие люди очень любят время от времени напоминать о своем главенстве, казалось бы, без всякого повода. На самом же деле им просто необходимо подогревать таким образом свое тщеславие – без этого они дышать не могут.
Джордж призвал на помощь все свое мужество и негодование.
– Если таково ваше истинное мнение, – храбро возгласил он, – то я думаю, вы не вправе больше переступать порог нашего дома.
При этих словах Луиза зашевелилась в своем кресле и обернулась к нему.
– Джордж, – категорично заявила она, – на сегодня шахмат вполне достаточно. Неужели тебе не на что больше тратить время?
– Я уже убираю, – поспешно ответил Джордж, но когда он протянул руку за фигурой, все еще зажатой в руке своего противника, то увидел, что Уайт не сводит с Луизы изучающего взгляда, и взгляд этот заставил Джорджа съежиться от ужаса. Потом Уайт посмотрел на него – глаза его были как кусочки темного стекла, сквозь которые вспыхивали невыносимо яркие отблески палящего пламени.
– Да, – медленно произнес Уайт, – за то, что она такая, какая есть, и за то, что она с вами сделала, я ненавижу ее страшной ненавистью.
Зная это, хотите ли вы, чтобы я вернулся?
Глаза, обращенные теперь на Джорджа, не таили злобы, а от шахматной фигуры, которую Уайт вложил ему в руку, исходило успокаивающее тепло.
Джордж поколебался немного, затем прочистил горло и наконец ответил:
– Так до завтра.
На губах Уайта зазмеилась знакомая Джорджу саркастическая усмешка.
– Завтра, послезавтра, в любое время, когда будет угодно, – сказал он. – Но всегда будет то же самое. Вы никогда не выиграете.
Время показало, что Уайт ни в малейшей степени не переоценивал себя. Да и само по себе время, пришел к выводу Джордж, гораздо лучше измерялось с помощью нескончаемого ряда сыгранных партий и ходов в пределах одной партии, чем какими-то искусственными приспособлениями, вроде календаря или часов. Замечательное открытие; но еще более замечательным стало осознание того, что окружающий мир, если приглядеться повнимательнее, воспринимался теперь как объект, на который смотришь через противоположный конец бинокля. Вот они, эти люди, – толкаются, лезут вперед, требуют бесконечных объяснений и извинений – их видишь четко и ясно, как всегда, но приятно уменьшенными, потому что они очень далеко, и понятно, что, как бы близко они ни пытались подойти, все равно они не смогут тебя коснуться.
