Еву Нориак пригласили из Лионского оперного театра; в роли Эвридики она являла собой тяжелую артиллерию труппы. Для поддержания хороших отношений с престижной французской компанией было важно, чтобы она осталась довольна.
– Она несколько полновата, но у нее удивительная poitrine,[12] и она должна ею гордиться. Оливия, ты не можешь ее в этом убедить?
– Полагаю, в мои обязанности не входит убеждать исполнительницу главной женской роли, что каждый вечер она должна появляться нагишом перед полутора тысячами зрителей, – отрезала Оливия.
– По-моему, Оливия хотела бы добавить цветов в верхней части костюма из соображений приличия, – кротко заметил Гарри.
– Я не желаю, чтобы она опять выглядела как ходячая реклама Кенсингтонского сада, спасибо, Гарри. Иди и поговори с ней, хорошо? Скажи ей – у меня, мол, нет нарциссов, чтобы нашить на ее соски, лишь потому, что она так печется о своем бюсте.
– Учитывая ее мнение по поводу декольте, предложу ей обсудить твою концепцию непосредственно с тобой.
Гарри не возражал против того, чтобы служить громоотводом между режиссером и его труппой, но напряжение достигло той точки, когда он предпочел выступать в роли переводчика.
Оставив Елену и Оливию спорить о костюмах, он направился за кулисы. Прибыли декорации для «живых картин», и он протиснулся между бобинами свежеокрашенного разрисованного холста, украшенного васильками ручной вышивки, – жест доброй воли со стороны дам со станций метро «Бэнк», «Холборн» и «Олдуич», которым по вечерам не терпелось чем-то заняться.
Над его головой висел огромный глобус ярко-голубого цвета, увенчанный набором открытых стальных циркулей – символом картографии и масонства, означающим нанесение на карту всего подлунного мира. Шар изготовили для постановки «Волшебной флейты» на фестивале в Глайндборне, затем выкинули за ненадобностью: это место было в опасной близости к незащищенной береговой линии графства Суссекс, и спектакль отменили.
Пастухи и пастушки из хора вернулись на свои места. Ведущие исполнители, отработав партии вокала в репетиционных залах «Ковент-Гарден», знакомились с нюансами своих ролей. На этом этапе, когда либреттист с опозданием вносил последние штрихи в собственный перевод оперетты Оффенбаха, казалось, ничто уже не войдет в единое русло, но так бывало всегда, шло своим чередом. В единое целое сегменты постановки сложатся лишь в процессе генеральной репетиции, намеченной на пятницу.
– Коринна, тебя нет в моем ежедневнике вплоть до позднего вечера, – произнес Гарри. – Ты не понадобишься еще часа два.
