Я был бессилен предотвратить окончательное падение.
– Тревога! Тревога! Германия сбрасывает атомную бомбу в шесть часов!
И вот так мой драгоценный сперматофор, генетический гарант моего вида, предмет вожделения множества прелестных самок Блаттеллы, постыдно шлепнулся на грязный пол Тамбеллини. Вой достиг кульминации.
Американская Женщина встала. Освобождение было прекраснее любого оргазма, что я когда-либо испытывал. Она перекатилась на спину и засучила ногами, подвывая:
– О, малыш, со мной такое впервые!
Я желал лишь одного: пусть Гек и Ви заберут нас, пусть обрызгают спреем. Толпа сгрудилась вокруг моего сперматофора, будто озверевшие дети, а я прихватил панцирь ранней модели Американской Женщины и потащил к выходу. Я его заслужил.
Я волок панцирь по коридору. Он оказался тяжелее и толще, чем я предполагал.
– Мой сладенький Гек, – промурлыкала Ви. Послышались легкие шлепки по обвисшей плоти. – Ты же не идиот, чтобы соглашаться работать на Леттермана. Оставайся на почтамте. Может, марки подорожают.
– О, Ви, ты Магдалина!
Телевизор выключили. Смачный поцелуй, затем заскрипели пружины. Я помчался прочь, чтобы этого не слышать.
То были странные времена: самым безопасным местом в моем мире был общий коридор на третьем этаже. Под флуоресцентными лампами я выглядел рок-звездой. Я добыл для колонии еду, хотя и не был уверен, что нас с ней не поджарят на пару, когда я позову всех к столу. А если они ее примут – что хорошего? Несколько дней пира, а затем снова летаргия и тщета. Другого шанса не будет. Из бывшей Американской Женщины следует выжать побольше.
Я запихал панцирь в щель между кирпичами, где недоставало раствора. Утром придет Джеймс со шваброй, и я спрячусь за панцирем. Даже мертвая Американская Женщина внушала мне ярость и ужас, но еще, боюсь, – страсть. То была полезная пытка: я понял, как ее использовать сейчас и впоследствии. Теперь следует ждать и терпеть.
Каждый день я проверял почту на коврике у двери. Письмо пришло только через две недели. Тогда я перенес Американскую Женщину к порогу. Я влез в панцирь, словно индеец под шкуру бизона, и вошел в квартиру.
– Вторжение! Вторжение! – завопил Психоклей. Я был польщен. Несколько граждан сиганули под плинтус. Я прошагал по коридору.
Несколько Вибрамсов копались в пыли, застрявшей в дверной петле. Последние отпрыски здорового семейства, счастливая встреча. Я прижал их к двери. Самым низким басом прорычал:
– Делайте, что скажу, или превратитесь в спагетти.
