Вэйнскотт, высокая, симпатичная худая блондинка, молча стояла рядом с мужем.
– Ты не поверишь, Оливер, но банкротство – далеко не худшая в мире вещь, – сказал Айра. – Моральное банкротство – вот что похуже. И люди это понимают.
Оливер скрестил указательные пальцы и выставил их вперед, словно отгораживаясь от Айриных слов. Элизабет переступила на высоких каблуках и сказала тихо:
– Олли, я очень устала.
– Если твоим клиентам вручить билет на небеса, – сказал Оливер, – держу пари, каждый обменяет его на наличные.
– Спокойной ночи, – ответил Айра. – Увидимся в пятницу. – Он потряс руку Оливеру и принял поцелуй в щечку от Элизабет. Потом закрыл и запер дверь. – Его не заткнуть. Вот зануда.
– Она ангел, выносить такое, – сказала Руфь.
– Не знаю, как ей это удается. А она неплохо упакована, тебе не кажется?
– Да уж. – И Руфь ушла в ванную.
Я предложил гулявшей неподалеку Либрессе составить мне компанию и проследить за Руфью.
Когда мы добрались до ванной, Руфь уже заперла дверь.
– Есть что скрывать, – сказал я. – Хороший знак.
– Но она достаточно умна, чтобы это скрывать, – заметила Либресса.
Мы влезли на внешнюю сторону двери, чтобы не ходить по скользкой плитке на полу. Устроились под крыльями нарисованных чирков на обоях. Увидев очки Руфи на раковине, мы поняли, что опасности нет. Мы перебрались на аптечку.
Руфь стояла в нескольких футах от зеркала, необычно прямая, критически себя изучая.
– Именно так, Элизабет. Когда-то я была танцовщицей. А ты небось и не догадывалась. – И она тряхнула головой.
– Я вот не догадывалась, – сказала Либресса.
– Ты знаешь, Элизабет, под этим жиром – тонкий скелет танцовщицы.
Глядя на свое отражение, Руфь непристойно фыркнула. Она медленно поворачивала голову: левый профиль, затем правый, зрачки стрелкой компаса неотрывно смотрели в зеркало. Затем Руфь отработала ось ординат. Начала хорошо – с высоко поднятой головой, даже нос слегка укоротился, но закончилось все двумя неизбежными подбородками – во всей красе, прямо под носом. Руфь нахмурилась.
Подошла поближе к зеркалу и наклонилась. Живот улегся на раковину. Нос оставлял на стекле масляные следы. До нас донеслись приглушенные запахи тонального крема, макияжа и краски для волос. Кончиками пальцев Руфь прошлась по своему монументальному лицу, затем средними пальцами чуть оттянула кожу над глазами. Когда отпустила, морщины нависли снова.
– Бедная Руфь, – сказала Либресса. – В ее мире мужчины нечувствительны к пятидесяти пунктам КИ, но реагируют на одну сотую дюйма носа или щек. Когда мужчина бреется наголо или вдруг набирает сорок фунтов веса, жене это абсолютно неважно. Отчего мужчины так переживают из-за абсолютно несексуальных черт? Это извращение.
