— Нет, я полагаю, что ты, возможно, и прав. Впрочем, можешь и заблуждаться.
— Знаю, дружище, знаю. — Ему стало стыдно, он никогда не мог спорить с Фабри.
— Помочь тебе я ничем не могу. Уезжаю на лечение на Балтику, представь себе. Антибиотики уже не помогают — я столько наглотался этой дряни, что после смерти, вероятно, буду представлять собой опасность для окружающей среды и меня похоронят в специальном саркофаге.
— Брось болтать глупости. Лучше подскажи, что мне делать?
— Ты должен хорошенько ухватиться за какую-нибудь нить. Если получится, ты сможешь убедить остальных, что дело стоит копать и дальше. Лично мне представляется весьма сомнительным, чтобы какой-то там сумасшедший мальчишка мог специально поехать из Мангейма в Гейдельберг с намерением поджечь пасторский дом…
— Да, но вообще-то фотография дома была напечатана в газете…
— В «Рейн-Неккар-Цейтунг»?
— Да.
— И ее регулярно читает тот мангеймский полудурок? Нет, Тойер. Если бы тебе удалось доказать, что дом поджег кто-то другой, тогда дело опять открыли бы. Тогда у полиции снова появится головная боль — преступник, которого, по нынешней версии, быть не должно. Ты еще тут?
— Да. Я слушал тебя и кивал, как ребенок, не понимающий пока, что такое телефон.
— Еще научишься понимать. Ладно, Тойер, мне пора делать ингаляцию, да и голод меня уже донимает, как обычно. Ведь я ничего не ел в течение всего разговора…
Тойер услышал, как его друг захрустел чипсами, но ничего не сказал.
— Ты хотя бы побывал на месте пожара? Осмотрел его?
Сразу за мостом Тойер свернул налево. Он расплющит нос первому же туристу, который пристанет к нему на Главной улице с вопросами. Сейчас ему действительно не хотелось петлять по лабиринту переулков, он стремился поскорее дойти до Старого моста, пару шагов даже пробежал. Почему он так злился? Ведь Фабри прав: он должен был поглядеть на сгоревший дом, получить собственное впечатление. Вот только сегодня ему каждый что-то объяснял, каждый вроде бы понимал ситуацию лучше, чем он. Возможно, так оно и было, но мысль об этом нервировала.
Как всегда, он ошибся и очутился не там, где рассчитывал, но тут же сориентировался в сутолоке, вышел к «Круассану», чтобы затем затопать по Нижней улице по направлению к церкви Святого Духа.
Нет, он свернул слишком рано, балда, ведь это старинный цейхгауз, Маршталль, надо было пройти до следующего переулка. Чуть выше, на Главной улице, бурлили людские потоки. Неужели ему в самом деле хотелось идти туда, в тот квартал? И зачем те молодые павианы, которые теперь — наконец-то он счел это поистине неслыханным бесстыдством — скакали вокруг его почти что приемной дочери, зачем они вырядились в какие-то небесно-голубые младенческие цвета…
