— Сударыня, увольте Иоанну. Ей нельзя оставаться, это крайне вредит пансиону.
Пани Ляттер опустилась на диванчик.
— Разве… разве вы что-нибудь слышали? — вполголоса спросила она.
— Трудно не слышать, если об этом говорят в городе и в пансионе, причем у нас не только учительницы и прислуга, но даже ученицы.
Она умолкла, глядя прямо в лицо начальнице.
— Ах, как у меня болит голова! — прошептала пани Ляттер, сжимая руками виски. — Бывают ли у вас, панна Клара, такие мигрени, что, кажется, сама необходимость думать причиняет физическую боль?
Она закрыла глаза и сидела, думая о том, что визит панны Говард, пожалуй, слишком затянулся. Почему никто не позвонит, не придет и не заговорит с нею о других делах, пусть даже своих собственных?
— Вам нездоровится? — спросила панна Клара.
— Я уже забыла, что значит быть здоровой.
Глава тринадцатая
Старый и молодой — оба на ту же стать
В прихожей позвонили, и панна Клара вышла из кабинета. Увидев, как исчезает между портьерами высокая фигура учительницы, пани Ляттер вздохнула с облегчением.
«Мельницкий!» — подумала она, услышав, как кто-то грузно ступает в прихожей и снимает тяжелую шубу.
В кабинет вошел толстый румяный господин, в светлых панталонах и расстегнутом сюртуке, с толстой цепочкой на жилете и жирной складкой на затылке.
— Ах-ха! — начал господин, обтирая обмерзшие седые усы. — Целую ручки, обожаемая, ха-ха!.. Но что это значит? Вы плохо выглядите! Прихварываем, а? Что за черт, три дня гляжу на вас и, что ни день, вижу перемены. Если бы это я худел, было бы понятно: влюблен. Но вы…
Пани Ляттер улыбнулась и, играя глазами, сказала:
— Плохо выгляжу, потому что не сплю. Не могу заснуть…
— Ах, как нехорошо. Если бы это я не спал… А вы с кем-нибудь советовались?
— Я не верю в лекарства.
— Еще одна добродетель! — воскликнул господин, с жаром целуя ей ручки. — А я думал, что в таком сокровище, каким, безусловно, являетесь вы, сударыня, что в такой сокровищнице добродетелей я не найду ничего нового, разве только — после свадьбы.
— Ах, опять вы говорите, не подумавши! — прервала толстяка пани Ляттер, обжигая его такими взглядами, что он извивался, как на огне.
— Где уж мне думать, сударыня, когда я сохну по вас. Однако довольно обо мне. Что ж, сударыня, раз вы не пользуетесь услугами докторов, я пропишу вам лекарство от бессонницы. Только, чур, выполнять мои предписания.
— Посмотрю, если они не будут слишком строгими.
— Они будут замечательными. Лекарство мое, сударыня, состоит из двух доз, как пилюли Моррисона.
