— А именно?
— А именно: замужество — это для вас радикальное средство от бессонницы. Радикальное! Ведь вам, сударыня, не дают спать ваши собственные глаза! Ей-ей, я при них мог бы впотьмах читать газеты. Они так и горят, так и обжигают…
— Ну, а второе лекарство?
— Второе, временное, я, если позволите, пришлю вам сегодня. Есть у меня в запасе несколько бутылок отменного вина, такого, сударыня, вы не найдете и у Фукера. Одна рюмочка на сон грядущий, и кончено дело! Пушками не разбудишь вас до утра.
Этот совет произвел на пани Ляттер сильное впечатление.
— Только прошу не отвергать моего подарочка, иначе я буду думать, что вы хотите порвать со мной знакомство.
— Нет, нет, я не отвергаю, я принимаю и сегодня же попробую, — со смехом ответила пани Ляттер, протягивая старику руку, которую тот поцеловал.
«Вот если бы ты проявил такую настойчивость да заставил меня взять у тебя денег взаймы, то-то поклонник был бы из тебя! Дороже Ромео!» — подумала пани Ляттер.
— Кажется, в переднюю вошел этот молодой человек, — прибавила она вслух.
Толстяк сразу насупился.
— Стало быть, явился. Ну, вижу, он малый не промах. Я ведь по дороге к вам так бесился, что, верите, сударыня, за себя боялся. Только ваш сладостный образ…
— Я вас оставлю с ним, — произнесла пани Ляттер, вырывая у толстяка руку. Затем она позвонила и, когда в дверях появился Станислав, спросила у него:
— Что, там ли молодой барин?
— Пан Котовский? Да.
— Попросите.
Пани Ляттер удалилась в другие комнаты, а в кабинет через минуту вошел студент. Он был бледен, на усердно напомаженной голове густые волосы все же кое-где торчали вихрами. Студент мял в руках фуражку, кланялся и покашливал.
Толстяк, лицо которого сейчас совсем побагровело, поднялся с дивана, сунул руки в карманы панталон и окинул взглядом потертый мундирчик, худое лицо и напомаженную шевелюру студента.
— Что скажете, сударь? — спросил он наконец громовым голосом.
— Вы меня звали…
— Я его звал, скажите на милость! Да знаете ли вы, кто стоит перед вами? Я Мельницкий, Изидор Мельницкий, опекун и дядя Мани… панны Марии Левинской. Ну, каково?
Студент понурился и махнул рукой, но хранил молчание.
— Я вижу, вы красноречивы только в письмах пансионеркам.
— Это не совсем так, — возразил студент, но, опомнившись, снова умолк.
— Вы, сударь, погубили девушку.
Тут студент поднял голову и с неловким поклоном произнес:
— Я прошу… руки панны Марии.
Он снова поклонился и провел рукой по напомаженной шевелюре, отчего на ней осталось несколько лоснящихся полос и встал торчком еще один вихор.
