Он поделился с ней своим наблюдением, когда они ушли со склада вместе с маленьким рулоном прекрасной телячьей кожи, завернутой в коричневую бумагу.
— Все так делают, — беспечно ответила она. — Разговаривая с человеком, невольно перенимаешь его манеру поведения. Разве с вами не так?
— Наверно, — ответил он, а сам подумал: «Да, но почему бы тебе не начать с меня, дорогая?» Он чуть было не произнес это вслух, но, поразмыслив, просто спросил: — И куда теперь?
— Доедем до Четырнадцатой улицы, пересядем на бродвейскую линию и доедем до Колумбийского университета. Встреча с мистером Булстроудом через сорок пять минут.
— А нельзя сначала перекусить? Я с прошлого вечера ничего не ел.
— Вы съели все мое печенье.
— Ох, да, прошу прощения. Все ваше окаменевшее печенье. Кэролайн, что с вами происходит? Почему вы не живете как обычные люди, с мебелью и едой, в доме с картинами на стенах?
Она быстрее зашагала в сторону метро.
— Я же говорила вам. Я бедная.
Он торопливо догнал ее.
— Бедная — это к вам не относится. У вас есть работа. Вы зарабатываете больше меня. Куда все это уходит?
— У меня нет матери, с которой я могла бы жить, — отрывисто бросила она.
— Спасибо. Вы поставили меня на место.
— Не уверена, что вы понимаете. Я совсем одна в мире, мне не на кого опереться. Никаких братьев, сестер, кузенов, теток, дядей, крестных. Я получаю жалованье служащей и не имею дохода от прибыли. Если я заболею, то окажусь на улице. А я уже была на улице и не хочу снова туда возвращаться.
— Когда это вы были на улице?
— Не ваше дело. К чему такое назойливое любопытство? Оно действует мне на нервы.
Подошел поезд, и они сели. Когда он хорошенько разогнался и они оказались в зоне уединенности, создаваемой ревом подземки, Крозетти сказал:
— Еще раз прошу прощения. Это у меня от матери. Стоит ей сесть рядом с кем-нибудь в метро, и через две остановки она уже знает все о жизни своих соседей. Знаете, Кэролайн, большинству людей нравится рассказывать о себе.
— Знаю, но считаю это пустой тратой времени. Люди болтают о том, как им не везет. Или напрашиваются на комплименты. «Ох нет, Глория, на самом деле ты совсем не такая уж толстая! Ах, твой сын в университете Колгейта? Представляю, как ты им гордишься!»
— Но таковы люди, что тут поделаешь? О чем, по-вашему, надо говорить? О книгах? О переплетном деле?
— Можно и о них для начала. Я же говорила — я не очень интересный человек, да вы, похоже, никак не верите.
— По-моему, вы очаровательный человек.
