Что это – снова сон?
Нет, не похоже. Чересчур много реалий, не говоря уже о том, что в углу комнаты я заметил зловеще посверкивающий глаз портативной телекамеры – ее даже не потрудились замаскировать. А узкие окнабойницы пересекал сверху донизу толстенный железный прут; между ним и стеной могла пролезть разве что кошка.
Итак, я все-таки в тюрьме. Весьма комфортабельной, совершенно не похожей на предназначенную для смертников каталажку.
Зачем?! Черт возьми, зачем я здесь?! Что все это значит?!
Ответ последовал незамедлительно, но совсем не тот, который я ждал: тихо отворилась дверь, и угрюмого вида тип в довольно опрятной одежде – сером, похожем на униформу костюме без подкладки и голубой рубахе – вкатил тележку с судками.
Зыркнув на меня исподлобья, он толчком послал ее ко мне и молча вышел. Дверь закрылась.
В судках был обед. Мой желудок, привыкший к тюремной баланде, даже заурчал, когда я снял с судков крышки.
Сельдь с луком, украинский борщ с мясом, две восхитительно сочные котлеты с картофельным пюре, компот, свежий хлеб и воздушная плюшка – все с пылу с жару (конечно, за исключением закуски и ледяного компота), по-домашнему приготовленное и украшенное зеленью.
Если честно, я не стал думать и гадать, к чему все эти кулинарные излишества, а сразу набросился на еду, как долго постившийся каннибал на зазевавшуюся жертву…
Минуло десять дней моего невероятного по тюремным меркам времяпрепровождения. Все, чем я занимался, – так это ел от пуза, спал, сколько душа желает, плескался в ванной и читал газеты, которые доставлял тот же мрачный, неразговорчивый тип.
За эти дни от него я услышал всего лишь пять или шесть ничего не значащих фраз. Не более. Впрочем, он был мне совершенно безразличен – наверное, как и я ему, – а расспрашивать его о чем-либо, и в особенности о нашей необычной тюрьме, не имело смысла.
Придет время, и тот, по чьему приказу притащили меня сюда, сам все расскажет и прояснит ситуацию.
Наконец час пробил.
В понедельник, сразу после завтрака, меня отвели в санчасть. Молчаливый врач (похоже, здесь всем сотрудникам прижигали участок мозга, отвечающий за речь), длиннолицый субъект лет пятидесяти, с прозрачными до леденящей пустоты голубыми глазами, осматривал меня с таким рвением, будто я по меньшей мере должен был вскорости отправиться не на кладбище, а в дальний космос.
После осмотра и рентгена я был доставлен к какому-то высокому начальнику, судя по просторной, застеленной коврами приемной, модерновой офисной мебели и доброму десятку телефонных аппаратов, которыми дирижировал подтянутый юноша с квадратным подбородком, одетый, несмотря на жару, в безупречно отутюженный костюм, голубую рубашку и удачно подобранный галстук темных тонов.
