Аманда медленно подняла руки и стала вынимать шпильки из волос, не обращая внимания на то, что замысловато украшенные перламутровые гребешки и шпильки падают на пол. Волосы привычно упали на плечи и спину, доставая до талии. Она запустила тонкие пальцы в густую гриву и распушила пряди в небрежном беспорядке вокруг лица. Уже лучше. Теперь лицо в зеркале больше походило на Аманду, на «растрепанного жеребенка», как шутливо называл ее отец, обнимая своими теплыми, любящими руками. Восемь лет прошло с тех пор, как Стивен и Луиза Камерон скоропостижно умерли от лихорадки, не оставив своей опечаленной дочери даже шанса попрощаться.
Невольные слезы покатились по лицу Аманды, и она направилась к своей одинокой постели, чтобы выплакаться. Ее хрупкое тело содрогалось от мучительных всхлипов. Она оплакивала своих умерших родителей, свой потерянный дом, направляясь в незнакомые места с человеком, которого не любила и которому не доверяла.
Наконец она села, шмыгая носом, и вытерла глаза тыльной стороной руки, раздраженно отбрасывая мокрые пряди волос с лица. Черт, где все ее кружевные платки теперь, когда они так нужны?
Взмах белой ткани перед лицом испугал ее, и, вскинув голову, она увидела стоящего около кровати дона Фелипе — он протягивал ей белоснежный носовой платок.
— У вас нет своего чистого носового платка? — спросил он немного скучающим, презрительным тоном. — Если вы собираетесь продолжать постоянно лить слезы, я бы посоветовал вам обзавестись значительным запасом.
Возмущенная его снисходительным тоном и безразличным выражением его темных глаз, Аманда хотела отказаться, но поняла, что это будет выглядеть смешно, и, пробормотав «спасибо», взяла платок. Она вытерла лицо и высморкалась, потом еще раз, стараясь растянуть время. Неужели он всегда выглядит таким элегантным и невозмутимым? Даже после всех этих долгих часов тряски по разбитым дорогам в пыльной, душной карете дон Фелипе сохранил холодный, безукоризненно опрятный вид.
Пока Аманда вытирала слезы, Фелипе подошел к окну, и она украдкой взглянула на него. Дорогой темно-синий сюртук облегал его плечи с идеальной точностью, а бежевые брюки выглядели так, словно их только что выгладили. Манекен, подумала она, и жизни в нем не больше, чем в манекене. Он был слишком совершенным, слишком безупречным и… слишком холодным.
Фелипе обернулся и окинул оценивающим взглядом невесту, улыбаясь легкой улыбкой, которая, впрочем, не коснулась темных глубин его глаз. Глупая, глупая девчонка: плачет, когда ей следует радоваться своему необычайному везению. Как она не понимает — ей удалось то, что не удалось многим: он предпочел жениться на ней, хотя мог выбирать из самых утонченных аристократок Мексики. Не важно, что не она сама нужна ему, а две тысячи акров плодородной техасской земли, которой когда-то владели его предки, земли, принадлежавшей Мексике задолго до того, как этот грубый, неотесанный шотландский иммигрант предъявил свои права на нее. Буэна-Виста — имя, которое богатый мексиканский дон дал этим плодородным акрам еще до того, как мексиканская война отобрала их у дона Фелипе Леона и отдала Техасу, в то время даже не имевшему статуса штата.
