– Ну почему же ты не слышишь сюда, Хурдонай? Ну почему же, азохенвей, ты такой поц? Можешь залить себе все эти краски в тохес. Пустое это все, пустое. Сегодня у меня были сон не в руку и скверное предчувствие…
– Ну не скажите, рабби, не скажите, – басом отвечал маляр, сплевывал сквозь зубы и усиливал струю. – Это древнее магическое заклятье, которому меня научила моя бабушка, их у меня уже целый талмуд. Зуб даю, должно помочь. Прошу вас, добавьте растворителя.
Ловкий такой, самоуверенный хербей, почему-то сразу не понравившийся муркоту – тот чуть было с ходу не взял его на зуб, верхний, тридцатисантиметровый, очень похожий на кинжал…
– А за штурвал потом кто сядет? – мягко одернул его Ан, хмыкнул, глянул на часы и сделал движение рукой. – Ну все, финита, аллес. Капут. Время.
Негромко так сказал, вполголоса, как будто про себя, но услышали все – трудовой накал иссяк, массы дружно затормозились, Мочегон заткнул фонтан, Хурдонай прикрыл струю. Наступила тишина, но ненадолго, ее нарушил Ан. Он был спокоен, чуть-чуть торжественен, слегка печален и на удивление краток.
– Я ухожу. Прощайте, ануннаки. И помните, что все мы когда-нибудь сдохнем. Весь вопрос только – как. Я сказал.
Да уж, со спичем Ан не затянул, не изошел на красноречие, но столько было в его словах силы, смысла и скрытой экспрессии, так величествен был он на пороге своей смерти, что все присутствующие дрогнули, потупили глаза и бухнулись на колени.
– О, генерал! О, отец наш!
Никто не пренебрег, все выразили респект, мужчины утирали слезы, и даже Адонай, даром, что крутой, не вздумал выделяться из коллектива. Да, никто не хотел умирать.
Потом Ан попрощался с женами, особо – с официальной, Анту, и в сопровождении друзей и своих приближенных направился в машинное отделение. Идти было недалеко, на инженерный уровень, сквозь хитрые препоны переборок, но путь этот дался ему трудно. Ужасно тошнило, подкашивались ноги, перед глазами семафорили круги. Однако он шагал, не подавая вида, являя пример железной стойкости – родился воином, жил генералом, а уходил генералиссимусом.
Наконец дорога на Голгофу кончилась, перед глазами Ана предстал машинный зал – масштабы, изоляция, защитные панели, веселенькие надписи, намалеванные повсюду: «Внимание. Угроза пси-хротонов». В самом центре зала, под заглушкой в полу, начиналась шахта гиперонового реактора. Там, в энергококоне, за многоуровневой защитой, бурлили, как в автоклаве, пространство и время.
