Дверь за ним захлопывается. Из щели выползает Хома Брут и снова начинает увеличиваться в размерах. Еще не достигнув нормального роста, он осведомляется:
– Политурки, значит, тоже нет? Или хотя бы антифриза…
– Бр-р-рысь, пр-р-ропойца! – рычит Корнеев, и объятый ужасом Хома Брут, снова уменьшившись, ныряет в щель под дверью.
Корнеев садится на диван и, наклонивши голову, вцепляется себе в волосы костистыми пальцами.
– Дубы! – говорит он с отчаянием. – Пни стоеросовые! К черту их всех! Сегодня же ночью опять уволоку!
– Ну, Витя, – укоризненно говорит Эдик. – Ну что ты, право… Будет ученый совет, выступит Федор Симеонович, выступит Хунта…
– Хунте самому диван нужен, – глухо возражает Корнеев, терзая себя за волосы.
– Ну, знаешь! С Кристобалем Хозевичем всегда можно договориться. Это тебе не Выбегалло…
При последних словах Корнеев вдруг вскакивает, щелкает пальцами, и перед ним возникает из ничего плешивый профессор Выбегалло, вернее, фигура, чрезвычайно на Выбегаллу похожая, но с большими белыми буквами поперек груди: «Выбегалло 92/К». Корнеев со сдавленным рычанием хватает фигуру за бороденку и яростно трясет в разные стороны. Фигура тупо ухмыляется.
– Витя, опомнись! – укоризненно говорит Эдик.
Корнеев с размаху бьет фигуру кулаком под ребра, отшибает кулак и, размахивая ушибленной рукой, принимается скакать по комнате.
– Тьфу на тебя! – орет он фигуре.
Фигура послушно исчезает, а Корнеев, дуя на кулак, отходит к окну и скорбно прислоняется к оконнице.
Эдик, глядя ему в спину, качает головой.
– Слушайте, Эдик, – тихонько говорит Саша. – В чем все-таки дело? Почему из-за паршивого дивана такой шум? Он же жесткий…
– Это не диван, – отвечает Эдик. – Это такой преобразователь. Он, например, может превращать реальные вещи в сказочные. Вот, например… Ну, что бы… – Эдик озирается, берет с вешалки драный треух, бросает на диван, а сам запускает руку в спинку и что-то там проворачивает со звуком заторможенной магнитофонной пленки. – Вот видите, была обыкновенная шапка. А теперь смотрите…
Он берет шапку и нахлобучивает себе на голову.
И сейчас же исчезает.
– Шапка-невидимка, понимаете? – раздается его голос.
Он снова появляется и вешает шапку на место.
– А ты на нем, балда, спать расположился, – подает от окна голос Корнеев. – Скажи еще спасибо, что я его из-под тебя уволок, а то проснулся бы ты, сердяга, каким-нибудь мальчиком-с-пальчик в сапогах… Возись потом с тобой.
– Да, это моя вина, – сказал Эдик. – Надо мне было вам все это растолковать как следует.
