На смуглом лице Анри снова возник контраст, неизменно удивлявший и даже пугавший Вельду: улыбка на губах и устрашающая серьезность во взгляде.
– Зачем вы спрашиваете, Вельда? Поддерживаете светскую беседу или вам действительно хочется знать?
В подобных случаях, чтобы не запутаться в тонкостях, Вельда предпочитала говорить правду:
– Я немножко тяну время, потому что боюсь, что у вас не найдется для меня такого дела, с которым я могла бы справиться. И поэтому спрашиваю как бы между прочим. Но на самом деле мне ужасно интересно. То есть не то, конечно, куда там делся ваш журнал или какая-то программа, я помню, как это волновало вас, и поэтому для меня это тоже важно…
– Вельда, вы со своей искренностью прямо-таки находка для Эсмеральды, – усмехнулся Анри. – От меня она никогда не могла добиться ничего подобного. Говорит, что я рационализирую свои чувства.
– Вы с Эсмеральдой очень подходите друг другу, – грустно констатировала Вельда.
– В каком смысле – подходим?
– Вы оба такие умные, образованные…
– Ох, Вельда! – поморщился Анри. Похоже, этот комплемент действительно был неприятен ему. – Вы просто не знаете, какими были действительно умные, образованные люди. Мы с Эсмеральдой – догматики, закостеневшие в тех крупицах представления о мире, которые нам удалось постичь…
– О боже, Анри, нельзя ли попонятнее?
– Простите… И знаете что, Вельда? Я, пожалуй, расскажу вам. Иначе моя бедная голова просто разлетится на части. У вас есть время? Где Кларк?
– Его забрали к себе Митра и Стефани. Я думала о том, что разговор может быть долгим.
– Прекрасно… С чего бы начать?
– Только не рационализируйте, Анри. Эсмеральда считает это вредным, а я, несмотря на ваши выпады, имею очень высокое мнение об ее умственных способностях…
– Вельда! – рассмеялся Анри. – Количество граней вашей натуры иногда пугает меня…
– Да, и этим я напоминаю стакан. У меня много граней и в меня можно налить все, что угодно. Прошу вас… – последнюю фразу Вельда произнесла голосом Анри.
– Хорошо, я не буду рационализировать… Я так устал, Вельда! – Анри прикрыл рукой глаза, как будто свет лампы внезапно стал нестерпимо ярким для них.
У Вельды перехватило дыхание от какой-то пронзительной жалости, о самом существовании которой она до этого мига не подозревала. Она часто кого-нибудь жалела (и от той жалости щипало в носу и на лице появлялось характерное плаксивое выражение): мертвую бабочку, сломанный цветок, иногда – подругу, попавшую в трудное положение, и всегда – маленького Кларка, когда он плакал. Большого Кларка она не жалела никогда, даже когда он погиб. Мертвый Кларк не нуждался в жалости также, как и живой, пожалуй, его даже обидело бы, если бы она вдруг вздумала его жалеть. Но сейчас все было по-другому – она действительно жалела человека, который был сильнее и умнее ее. И от этой жалости что-то сжималось в груди и воздух становился сухим и вязким. А вдруг он тоже обидится? Но прежде, чем она успела что-нибудь сказать, Анри уже справился с собой и продолжал:
