Да и Вельда не очень стремилась увидеться с ним – Кларк отнимал почти все ее время. К тому же, благодаря Стефани и Митре, она стала более общительной, и Анри перестал быть единственным человеком, с которым она могла поговорить – новорожденный ребенок был благодарной темой для бесед со станционными женщинами. Спустя некоторое время она даже сама начала наносить визиты новым знакомым, не договариваясь с ними об этом заранее – вещь, абсолютно немыслимая в родном городке Вельды.
Освоившись с ролью матери, она начала задумываться о том, что в условиях станции, где абсолютно все были чем-то заняты, ей тоже надо было бы подобрать себе какое-нибудь дело. Стефани предложила ей поработать в детском корпусе, но непрестанно гудящие, визжащие и хохочущие малыши раздражали Вельду, а старшие, сдержанные и дисциплинированные, были ей непонятны и отчего-то казались опасными.
Тогда она и решила обратиться за советом к Анри.
Он был один в лаборатории (она специально выбрала такой момент – хотя предстоящий разговор был совершенно нейтральным, ей почему-то не хотелось присутствия свидетелей) и сидел, склонившись над столом Стояна. Лампа освещала одно его плечо и несколько прядей темных волос. Седые волоски в желтом свете лампы казались золотыми.
– Анри, я не очень помешаю вам? – спросила Вельда и сама почувствовала, как отчего-то дрогнул ее голос.
Он обернулся и она невольно поразилась тому, как плохо он выглядит. Сначала она приписала это резким теням от света лампы, но быстро поняла, что дело не в этом – Анри действительно невероятно осунулся и постарел за прошедшие месяцы.
– Анри, что с вами? – Вельда не хотела этого говорить. Один человек не должен лезть в дела другого, пока его об этом не попросят. – Вы так ужасно выглядите…
В родном городе Вельды и в других, в которых она бывала с друзьями или с Кларком, отсутствовало само понятие «плохо выглядеть». Там все, даже самые глубокие старики, выглядели хорошо. Бодро и жизнерадостно. До самой смерти, которая наступала обычно лет в 70.
Это был один из парадоксов нового мира. Несмотря на почти полное исчезновение болезней (с ними не то чтобы научились справляться, а просто исключили из популяции путем генетического отбора) и отменное здоровье почти всех жителей земли, продолжительность жизни людей практически не увеличилась. Люди умирали не от болезни и даже не от старости, а от какой-то исчерпанности жизненного ресурса. Их просто не тянуло жить дальше. В их жизни не было свершений, а лимит удовольствий и разнообразия исчерпывался раньше, чем изнашивалось великолепное, отлично сработанное природой и отбором тело. Они умирали так, как испокон веку умирали крестьяне всех времен и народов: сполна прожив свою однообразную, полную трудов и бедную радостями жизнь, вымывшись в бане, переодевшись в чистое, причастившись и простившись с близкими. И почти всегда знали о своей смерти заранее и успевали подготовиться к ней. Всего этого Вельда, разумеется, не знала.
