Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее?
Атуева. Всякие, видишь, подозрения.
Нелькин. Подозрения?! В чем?
Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел Петра Константиновича обокрасть.
Нелькин (покачав головою). Она-то!
Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь оказала.
Нелькин (подняв глаза). Господи!
Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное, говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите, с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, – а он ее завлек…
Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский…
Атуева (перебивая). Нет, не грешите.
Нелькин. Нет уж, согрешу.
Атуева (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела…
Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились?
Атуева. От чего мне лечиться? – дайте слово сказать.
Нелькин (махая руками). Нет, – не говорите.
Атуева (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу .) Так вот нате, читайте.
Нелькин (вертит бумагу). Что читать?
Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к Петру Константиновичу.
Нелькин. Кречинский!!! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого человека ненавижу. Он Каин! – он Авеля убил!!
Атуева. Да не он убил! Читайте!
Нелькин (читает). «Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня…» (Останавливается.) Ну так и есть; опять какая-нибудь штука.
Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь.
Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с ударением).
«Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня писать к вам. Нужда это не моя, а ваша – и потому я пишу. С вас хотят взять взятку – дайте; последствия вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой взятки, ни как ее берут; так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке розь: есть сельская , так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла; – это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения, основана она на аксиоме – возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел – так поделись. – Ну и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка, – она берется до истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый… Такую капканную взятку хотят теперь взять с вас; в такую волчью яму судопроизводства загоняют теперь вашу дочь. Откупитесь! Ради бога, откупитесь!.. С вас хотят взять деньги – дайте! С вас их будут драть – давайте!.. Дело, возродившееся по рапорту квартального надзирателя о моем будто сопротивлении полицейской власти, о угрозе убить его на месте и о подлоге по закладу мною вашего солитера, принимает для вас громовой оборот. Вчера раскрылась передо мною вся эта каверза; вчера сделано мне предложение учинить некоторые показания касательно чести вашей дочери. Вы удивитесь; – но представьте себе, что я не согласился! Я отвечал, что, может, и случилось мне обыграть проматывающегося купчика или блудно расточающего родовое имение дворянина, но детей я не трогал, сонных не резал и девочек на удилище судопроизводства не ловил. Что делать? У всякого своя логика; своей я не защищаю; но есть, как видите, и хуже. Примите и пр.
