Врум продолжал курить.
— Шестьдесят один, — снова сказал Уэсселс, как будто стараясь запечатлеть эту цифру в своем мозгу.
— Большинство — женщины, — проговорил Врум. Помолчав, Уэсселс сказал: — У сбежавших есть ружья.
Нам придется отправиться за ними завтра и вернуть их.
— Очевидно. Если только они не перемрут или не замерзнут, пока мы доберемся до них.
— Все равно, мы должны отправиться завтра утром.
— Очевидно.
— Вам лучше остаться здесь, — добавил Уэсселс. — Я возьму с собой Бекстера.
— Пожалуйста, — пожал плечами Врум.
Они еще посидели, молча попыхивая сигарами. Наконец, Врум сказал: — Пошли спать?
— Нет еще, я должен составить рапорт.
Он написал рапорт, пошел к себе, выпил пинту виски и попытался заснуть. Но сна не было. Он лежал на кровати одетый, и в темноте перед ним вставали картины, слишком много картин, слишком ясных. Сна не было. Он накинул теплую куртку и, спотыкаясь, побрел к двери, а картины плыли перед ним; он вышел во двор, на холод, но пот так и лил с него.
Фургон возвращался с реки с новым грузом убитых. Уэсселс остановился и смотрел, как солдаты скидывают трупы, держа их за голову и ноги. Он вдруг услышал свой вопрос:
— Сколько?
Уэсселс прошел мимо желтых окон лазарета, и это подействовало на него удручающе, как воспоминание о заунывных похоронных песнях индейцев. Он почувствовал острую жажду деятельности, любого рода деятельности.
Ему встретился лейтенант Бекстер; тот сказал:
— Не могу спать, сэр. Я пытался, но…
— Да…
— Из штаба ничего нет?
— Пока нет… Я только что послал рапорт.
— В газеты попадет?
— Вероятно, — сказал Уэсселс. — В газеты все может попасть.
— Вам, должно быть, пришлось упомянуть мое имя, сэр?
Уэсселс кивнул; впервые в жизни он невольно подумал о бесчисленных наслоениях в человеческой душе. Он не стал углублять эту мысль; он боялся даже представить себе цепь событий, которые могут разыграться, если имя Бекстера будет связано с резней.
— Я был вынужден, — сказал он.
Бекстер несколько раз кивнул головой; у него был вид испуганного ребенка, и он старался не смотреть в сторону барака.
— Сколько у нас? — спросил Уэсселс. Он почти надеялся, что их потери хоть отчасти уравновесят число убитых индейцев. Жертв было уже так много, что большее число павших солдат могло скорее ослабить, чем усилить тягостное впечатление.
— Один, — ответил Бекстер.
— Один?
— Только один, Парди. Выстрелом в сердце, возле барака.
— Только один, — изумленно повторил Уэсселс.
— Не могу уснуть, — жалобно сказал Бекстер. — Господи, я так устал, а уснуть не могу.
