Взявшийся было за фуганок плотник глянул на доктора.
— Партизан? Откуда они у нас возьмутся? Не слыхать что-то… Мужики да молодежь со своими ушли, старики одни, вроде меня, да старухи остались.
— Значит, нет партизан? — разочарованно переспросил доктор.
— Нету. А если бы и были, не узнаешь. О том на лбу не написано. Дело серьезное и тайное… Нут-ка, отмеряйте мне, Арсений Васильевич, от того комля метр и три четверти.
За дружескими разговорами дело ладилось споро, хотя Василий Степанович никогда не торопился.
— Работаю я сейчас исключительно одним трофейным инструментом, — начинал он беседу.
— Как это понять — трофейным?
— Ну, немецким… Выдали они мне полный комплект, потому что я свой, колхозный, полностью в надежное место укрыл. Нет такого резону, чтобы из-за дохлых фрицев его не по назначению тупить… Работаю ихним инструментом и удивляюсь — чудной он у них…
— Хороший?
— Сталь не хаю — стоящая, и в выработке аккуратность соблюдена, а вот настоящего мастерства никак он не понимает. У них каждый инструмент к одному делу предназначен, и, как ты им ни крути, ничего иного он не сделает. Вовсе бездушный инструмент.
— Это вы верно подметили, — подхватывал доктор, — именно бездушный. Скальпель какой-нибудь взять — и то чувствуется…
— Рубанок вот этот. Хочешь им с ребра миллиметр снять, а он круче забирает, и ничего с ним не поделаешь.
— Теперь у нас свой хирургический инструментарий изготовлять научились…
— Научились. Славный инструмент пошел… Каждый толковал о своем, но беседа получалась согласная.
Бывала и еще большая отрада. В хорошую погоду над селом по нескольку раз в день пролетали советские самолеты, и каждый раз это служило поводом для перерыва в работе.
— Летят! — говорил Василий Степанович, откладывая в сторону инструмент.
Мягкий басок родного мотора нарастал медленно, но неуклонно, превращаясь в грозный, предупреждающий гул.
— Шесть… восемь… двенадцать… — отсчитывал Василий Степанович. — Восемнадцать нынче!
Самолеты деловито уходили на запад, и оттуда иной раз доносились приглушенные могучие раскаты.
— Станцию наши бьют, по ихним эшелонам кроют, — соображал по направлению разрывов Василий Степанович. — А вы, Арсений Васильевич, полагаете, что в плену мы находимся. Разве это плен, если каждый день со своими видимся? Как были хозяева, так и есть!
После пролета самолетов Василий Степанович весело налегал на работу, напевая какую-нибудь забористую и задорную частушку.
В конце села расположился немецкий госпиталь: по движению санитарных автобусов можно было судить о напряженности боев и размерах будущих заказов. Получив заказ, Василий Степанович надевал очки, подходил к притолоке и крупными цифрами делал запись, сообщая итог доктору Великанову.
