— Да, Ульяна Ивановна, пусть эти вещи пропадут. Вам пропадать из-за них я не позволю.
Забота доктора Великанова растрогала Ульяну Ивановну до глубины души, но мысль о гибели докторского имущества была невыносима.
— Там, Арсений Васильевич, и больничное имущество есть, — напомнила она.
В прежнее время больничное имущество в представлении обоих было чем-то священным, но доктор и на этот раз не сдался.
— Допустим. Охотно принимаю ответственность за его гибель.
— Хорошо. Пусть по-вашему будет, — сказала Ульяна Ивановна, сжимая губы.
Это означало, что по-докторски все равно не будет.
— Я хотел бы, чтобы вы подтвердили это своим честным словом, — мягко, но требовательно сказал доктор.
Чего же честное слово давать? — возразила Ульяна Ивановна. — Вовсе незачем словами разбрасываться. Я отроду нечестных слов не говорила.
— И все-таки, я хотел бы, чтобы вы дали мне слово не делать опрометчивых поступков. Это было бы, так сказать, гарантией…
Увы! Гарантии доктор получить не успел, ибо его разговор с Ульяной Ивановной был прерван появлением старухи-соседки.
— Доктор приезжий вернулся? Горюшко у нас приключилось — гражданка одна повесилась…
Доктор Великанов не заставил себя долго ждать. Через несколько минут он был на окраине села, где в толпе колхозниц лежало тело молодой, очень красивой женщины.
Веревка, на которой она повесилась, была уже снята, но на шее сохранился отвратительный синий кровоподтек. Тело начало остывать.
— Поздно! — проговорил доктор Великанов, осмотрев женщину. — Помочь уже нельзя.
Кое-кто из колхозниц всхлипнул, но большинство продолжало стоять с сумрачными, суровыми лицами.
— Вот как хлеб-соль обернулась! — задумчиво проговорил Василий Степанович, пришедший на место происшествия с доктором Великановым.
— Какая хлеб-соль? — спросил доктор, но ответа не получил.
Только вернувшись домой, Василий Степанович рассказал доктору, что, собственно, произошло. Повесившаяся была женой поставленного немцами старосты Якова Черезова. Эта должность досталась Якову ценой страшной подлости и унижения: в день прихода немцев он вырядил жену в сарафан и заставил поднести захватчикам хлеб-соль. У бедной женщины от страха перед немцами и мужем тряслись руки, но тщеславному Ренке эта комедия понравилась.
— Хлеб-соль — это хорошо… Но почему одни?
— Другие потому не пришли, что боятся, — хмуро ответил Яков Черезов.
— Гнать сюда всех! — распорядился Ренке.
Немцы согнали с десяток старух и подростков и устроили целую сцену «приветствия», увековечив ее рядом снимков, опозоривших село.
