И — кто поймет тайны человеческого сердца? — это не только не огорчает, но даже трогает ее…
— Я уж подожду с отпуском, Арсений Васильевич! — решает она.
В самом деле — какой непростительной оплошностью, каким эгоизмом было ее желание получить отпуск накануне летнего ремонта больницы! Глазам Ульяны Ивановны с ужасающей отчетливостью представляется душераздирающая картина: на фоне общего беспорядка, произведенного ремонтом, горы застиранного, дурно выглаженного белья, залитые известью полы и, в довершение всего, сам доктор Великанов, одиноко и угрюмо страдающий без зеленого абажура. Это было так страшно, чего она почти не слышала того, что говорил доктор.
А говорил он красноречиво и убедительно:
— Не думайте, Ульяна Ивановна, что я отказываю вам в отпуске. Говоря откровенно, я сам с величайшим удовольствием провел бы месяц подальше от больницы, но даю себе отчет, что это невозможно. Кто, кто, а мы — старые работники — всегда обязаны учитывать интересы дела…
— Я же сказала, что не поеду!
После столь решительного заявления сестры-хозяйки доктор Великанов отбрасывает в сторону ненужную бумажку и весело гладит подлокотник.
— И отлично!.. Можно вернуть ваше заявление?
Хитрец из хитрецов! Разве он забывал когда-нибудь о нем? Конечно, нет! Ощупью, без всякого труда, он разыскал его в портфеле среди согни других документов.
Уходя из кабинета, Ульяна Ивановна уносила в сердце бурю самых противоречивых чувств. Она была растрогана и расстроена, взволнована и успокоена, гневна и любяща…
Чтобы немного придти в себя, она отправилась в родильное отделение к «своей больной».
Может быть, это было не очень хорошо со стороны Ульяны Ивановны, но поступающие на излечение больные пользовались далеко не одинаковым ее расположением. Неизменно в одной из палат у нее оказывалась любимица — обычно молодая и одинокая женщина, которую Ульяна Ивановна называла «дочкой» и никому не давала в обиду.
— Как нынче, доченька? — спросила она, наклонясь над любимицей.
Больная открыла глаза и улыбнулась.
— Ничего, сестрица, только скучно очень…
— Понятно, в больнице невесело, только ты не робей, касатка: доктора у нас очень знающие, дурного не допустят.
Ульяна Ивановна ласково присмотрелась к больной.
— Ишь, волос-то у тебя какой кудреватый… Дай-кось, я расчешу тебя полегоньку.
И она присела у изголовья.
— На докторов наших положиться можно, — степенно говорила Ульяна Ивановна. — Что сам профессор, что ассистенты, что ординаторы — за каждого поручусь…
