– Взять смычок? – повторил за полицейским Нико. – Зачем?
– Я прошу вас.
Адвокат склонился над футляром и взял в правую руку смычок.
– Мы увидели вас вживую, – сказал полицейский, обменявшись красноречивым взглядом с таможенником. – Осталось послушать.
– Дайте-ка мне скрипку! – Катала сделал шаг вперед. – Сейчас я вам сыграю!
– Нет, оставайтесь на месте, пожалуйста, – голос полицейского натянулся.
– Боюсь, альт в дороге расстроился…
– Вам, музыканту, не составит труда настроить его. Вам ведь не нужен для этого, как там его… – полисмен пощелкал пальцами.
– Камертон, – пришел на помощь Каталин. И даже показал, что это такое, ударив двумя пальцами по руке и поднося их к уху.
– Да, да, правильно, вылетело из головы. Итак?.. – Он сложил руки на груди и, будучи уверенным, что близок к разоблачению лжемузыкантов, а значит, и лжемиссионеров, закрыл глаза и скрестил на груди руки.
Он снова открыл глаза, когда мысленно представил в руках этого громилы ручной пулемет, и этот образ уже трудно было выкинуть из головы.
О том, что Алексей Николаев в допризывном возрасте воевал на территории зарубежного государства, узнали в военкомате. А в районный комиссариат его доставили в наручниках двое участковых и квартет ОМОНа. Военного комиссара, которого за глаза называли «наркомом», Нико видел несколько раз – дородный, с яркими похотливыми губами гомосексуалиста. Про него ходили слухи, кто-то приводил конкретные цифры: сколько призывников прошли через его задний кабинет с вместительной ванной и душем. В этот раз на месте комиссара сидел лет сорока пяти человек в белой рубашке с закатанными рукавами.
– Скрываешься? Готовишься к службе в спецназе? Ты уже наполовину дезертир, так что в элитных частях таких, как ты, не ждут.
Смысл его вопросов просился называться издевательским, однако в интонациях не было и намека на оскорбление.
Нико будто за язык потянули, и он задал вопрос:
– А с боевым опытом за рубежом вам люди нужны?
– Ты просто так треплешься или в твоих словах есть правда? – спросил он голосом дежурного у постели тяжелобольного.
– Не хочу попасть в стройбат или инженерные войска. Говорят, это одно и то же, – добавил Алексей.
– Говорят, в Москве кур доят, – ответил незнакомец. И, пролистав несколько страниц личного дела, выделил один существенный факт: – С 1992 по 1994 год, то есть ровно четыре призыва, тебя не могли доставить в военкомат. Здесь я вижу десять, нет, двенадцать рапортов участковых милиционеров, – подсчитал он. – Они с ног сбились, отыскивая тебя. Но здесь нет слез твоей матери, которая потеряла тебя на два года. Так где ты скрывался все это время?
