Выпалил и умолк. Лицо мучительно побагровело.
Авдотья Романовна глядела на него с удивлением — может быть, решила, что ослышалась. Оно бы и неудивительно, поскольку краткая речь Разумихина была маловразумительна и невнятна.
Сообразив это, он принялся рассказывать про лужинскую гнусность с подсунутым билетом, про трусливое бегство Петра Петровича. В отличие от предшествующей тирады, сообщение это было толковым и почти точным, лишь о роли Свидригайлова (да и о самом Аркадии Ивановиче) Дмитрий не упомянул, но это, пожалуй, учитывая его чувства, даже и извинительно.
Слушая, Дуня становилась всё бледнее, высокий лоб ее пересекла страдальческая морщинка, на глазах заблестели слезинки, но ни одна не пролилась.
— Неужто ж за этакого замуж выходить? — закончил Разумихин, не сомневаясь, что после случившегося вопрос этот чисто риторический. — Его прибить надо, как собаку, и я непременно это сделаю.
Он хотел повторить свое предложение сердца и руки, впрочем, сорвавшееся у него в тот раз экспромтом, безо всякого плану, однако теперь не хватило смелости.
Авдотья Романовна долго молчала.
А потом вдруг молвила:
— Так он подлец… Это ужасно. Я подозревала, что он человек нетонкий и нечуткий, но полагала, что это из-за практичности натуры. Он казался мне во всяком случае человеком порядочным… Я пропала!
И тут только слезинки сорвались из переполненных влагою глаз.
— Да отчего же пропали? — ахнул Дмитрий. — Отказать ему, и дело с концом. Вы, может, не желаете лично? И не нужно. Напишите записку, два слова, и я сам доставлю. Бить его не буду, пальцем не коснусь, если прикажете.
— Я честное слово дала, что буду его женой, — твердо ответила Дуня. — И взять слово назад невластна. У меня кроме чести ничего нет. Ежели я от честного своего слова отступлюсь, что ж от меня останется?
Он глядел на нее, как на сумасшедшую.
— Что у вас за порода такая, раскольниковская?! Себя убьет, меня, и все из-за гонора!
— Вы второй раз это говорите — про себя, что я вас убью, — всхлипнула Авдотья Романовна, но больше уже не плакала. — А еще мне послышалось…
— Не послышалось! Не послышалось! — Дмитрий осмелел. — Люблю вас, черт, ужасно люблю! А вы мне сердце разрываете… Да плевать на мое сердце, не в нем дело! Вы о себе подумайте! Как с Лужином под венцом стоять, как с ним…
Он не мог договорить, из груди его вырвалось рычание.
Передернулась и Дуня.
— Я вот что сделаю, Дмитрий Прокофьевич. Я объяснюсь с ним, завтра же. Скажу ему прямо, что не уважаю, что презираю его, что жить с такою женой ему будет немыслимо. И попрошу… потребую, чтоб он освободил меня от слова. Он не сможет отказать. А когда с этим будет покончено, тогда мы договорим про ваше сердце, ибо мне совсем на него не наплевать.
