— Ты пока останься, может, князя перевернуть придется.
Но Лоза все не мог успокоиться.
— Сонюшка, почему доселе не объявлялась? Никто допрежь сего дня тебя не видывал…
— Хотела, чтобы ты думал, будто я с ребятишками в избе сгорела. Лучше бы так и случилось… Бог распорядился иначе. Да и захотел бы ты меня зреть, погаными оскверненную?
— Христос с тобой! — Лоза размашисто перекрестился. — Венчали-то нас на радость и на горе. Любо мне с тобой было в радости, нешто бросил бы тебя в горе?
— Мне жалость не нужна… Да и не об нас речь. Твоего любимца сперва выходить надо.
— Так ты — знахарка? Или так пришла, подсобить?
— Когда это я бралась за работу, коей не знала? — нахмурилась женщина.
— Прости, что усомнился. Кто же научил тебя?
— Монах Агапит, святой человек. Тот, что душой болел за русский народ, чье здоровье либо от врача-иноземца зависит, либо от знахаря-шарлатана. Большой знаток трав, наговоров целебных. Молитв чудодейственных. Два года я в землянке, подле его скита прожила. Сначала он меня с того света вытащил, а потом жить научил. И поняла я, что моя жизнь должна на облегчение людских страданий направляться, потому многие врачебные тайны постигла…
— Арсений вознегодует.
— Ваш арамейский врач-то?
— Он самый. Ох, суров!
— Ты его боишься?
— Еще чего!
— Тогда помоги.
Прозора стала осматривать князя. Но не так, как арамеин, выстукивая да выслушивая, а только вела рукой над неподвижным телом. По её знаку Лоза приподнял нательную рубаху князя.
— Рана почти затянулась, — чуть слышно пробормотала знахарка. — Что же тогда мешает ему справиться с горячкой? Оставь меня с князем наедине.
— Но я… — начал было Лоза.
— Изыди! — повысила голос Прозора.
Конюший повиновался, неслышно прикрыв за собой дверь.
Если бы кто-то заглянул в опочивальню князя спустя некоторое время, то увидел бы в ней странную картину. Сидя на постели Всеволода, не очень молодая, но по-прежнему красивая женщина разговаривала… с бесчувственным больным!
— Умереть надумал! — пеняла она ему. — Пусть, значит, Настасья век в неволе мается? А Лебедянь под нехристей пойдет?
Прозора не была уверена в том, что Анастасия именно мается. Накануне ей приснился вещий сон, а проснувшись, она ещё и погадала на исчезнувшую княгиню, и выходило, что жена князя счастливо живет с каким-то «мунгалом». Он не был страшен так же, как большинство из них. Не так желтолиц и узкоглаз, но это был чужой!
И что странно, лицо у Анастасии было не покорное, не жалкое — уж она-то знала, как могут сломать человека эти нехристи! — а гордое лицо любящей женщины. Глаза её горели, как два изумруда, когда она смотрела на мунгала…
