— Собачьи ублюдки! Кто меня в живот пнул? Кто тут лягается, какой бешеный верблюд? Отвечай, рвань!
Молчание. Никто не признается в оскорблении действием столь величественного брюха. Молчание.
— Последний раз спрашиваю, выродки кто? Ищи дураков… Темно, никто ничего не видел! Нету среди нас… ни легавых, ни дураков.
— А-а-а так? Я вам покажу… Что он замышлял? Никто не знал.
— О, Иисус Мария! Господи! — послышались в темноте вопли.
Не рискуя шагать по телам, разъяренный головастик обрушился палкой на лежавших возле параши, на всех кого мог достать.
— Они — исчадие ада — вздыхал мой сосед, поляк из Белостока, успевший получить палкой по голове. Теперь он как и я прятал ее под матрац.
Излив свою желчь на наши выи и спины головастик утих. Все же человек не машина. Бывает, что и утомится.
Багровый от злости, тяжело дыша, охранник долго еще разговаривал сам с собой и вертелся у параши строго установленного назначения. Потом наконец захрапел.
Его храп был для нас приятнее трели соловья.
— Может этот висельник проспит до утра? Пусть небо не скупится и дарует ему сладкий сон. Пусть во сне придушит его какой-нибудь палач!
Утро было не за горами, но…
Ученые изобрели порох… Почему же они не придумали волшебного орудия, укорачивающего ночь и ускоряющего ее шествие в никуда?!
Долго-долго тянулась первая ночь, полная тревоги и стонов. Наконец и солнце взошло. Ночной головастик сгинул, испарился, как роса.
Съежившись, прижавшись, друг к другу, перешептываемся… Глядь туда, глядь сюда: что осталось после ночи? Головы целы. На отсутствие ребер тоже никто не жалуется — и то хорошо. У кого ножа, у кого часов, у кого свертка не хватает, ну да это ерунда не велика важность!
Какие-то непонятные должностные лица с крестами на спине и номерами на груди выгнали нас из помещения под аккомпанемент отборной ругани. Потом выстроили у колючей проволоки: ждите, дескать, своей участи.
Изредка проезжает мимо громадный воз. Его тянут оборванные, согбенные иссохшие люди. Иногда пробегает, проходит проползает какое-то существо в полосатой одежде. И снова все замирает.
— Ребята, смотрите, наши! Каунасские! — слышится чей-то голос.
Действительно. Узнаем. Сколько их! Все в полосатой грязной, рваной одежде. На голове вместо шапки — полосатые блины. На босых ногах деревянные клумпы. Они спадают при ходьбе, и заключенные все время спотыкаются. Согнувшись в три погибели, люди волокут пузатые бочки или что-то похожее на них.
