Гм… довольно странные обычаи. Предпочитаю азиатский способ приветствия: потереться носами при встрече.
Хлоп хлоп, хлоп… Каждый раз в дверях — удар палкой. Наконец мы научились подсовывать матрац вместо загривка. К сожалению, опыт пришел поздно: матрацы уже снесены в барак.
Опять раздалась хриплая оперная команда:
— Марш внутрь в барак. Литовцам лечь справа, полякам слева, белорусам посередке.
Надсмотрщики словно кариатиды, застыли у дверей. Каждый хотел как можно скорее проскользнуть мимо них и спрятаться за чужой спиной в бараке. Когда пару сот человек захлестывает такое желание — обычно страдают двери, особенно если они узкие. На сей раз больше пострадали палки: сломались о наши спины бедняжки.
Куда же мы попали? В сумасшедший дом или к черту на рога?
Повалились, сгрудились, как попало, как кому удалось, вопреки предписанию все вперемешку — и литовцы, и поляки, и белорусы. Ну-ну посмотрим, что будет.
Молодчик из породы головастиков объявил во всеуслышание: он сегодня будет нашим начальником, а тем кто посмеет ослушаться… ого-го!
Сия параша для отправления одной надобности, эта — для другой. Кто посмеет смотреть в боковое окошко или ломиться в него, тот, чертово отродье, будет тут же на месте зажарен, как гусь.
Распорядившись, головастик принялся вертеться у параш; он стучал сапогами, бранился, что-то бормотал, сопел. Потом умолк.
— Может, дрыхнет, сатана? Мы потихоньку вздохнули.
Куда там! Он вдруг особенно цветисто выругался и снова заюлил:
— Эй вы, такие-сякие, потомки двуногой и четвероногой сволочи, рвань грязная, — обратился он к нам — у кого есть золото? У кого часы? Деньги? Все равно отнимут. Самый разумный выход — отдать их мне. Я и салом не погнушаюсь. Хлеба мне не нужно — можете поделить между собой. Ну, у кого есть часы? У кого золото?
Глас вопиющего в пустыне.
Двести человек лежат, словно мертвые мухи. Никто не отзывается, никто ничего не дает.
— Эй, вы, сукины дети выкладывайте часы! Взбешенный неучтивостью, он принялся шагать по нашим телам. Странный способ прогулки. Без разбору ставит ноги кому на грудь кому на голову, кому на живот. Да еще помогает себе палкой — надо же на что-нибудь опереться, — в бараке темно он ведь чего доброго, и упасть может!
— Что ты молотишь сапогами головы иуда, — завопил кто-то.
— Отдай часы, раззява!
Подозрительная возня… Учащенное дыхание двух человек. Бешеное рычание сквозь зубы… Что он затеял?
Вдруг — глухой удар. Что-то тяжелое и мягкое шлепнулось о парашу, полную добра и упало на землю.
