Этого допустить они, разумеется, не могли, и им приходилось по-прежнему делать вид, будто ничего не случилось.
Большая мягкая подушка надежно ограждала ее от всех звуков внешнего мира, и она не услышала, как в дверь постучали. Лишь когда по комнате загрохотали тяжелые сапоги со шпорами, девушка подняла голову и с ужасом уставилась на их владельца. Это был отец, а за его спиной маячило мстительное лицо Леонии.
— Ну уж на этот раз, Лили, тебе от меня не скрыться! — провозгласил лорд Монтегю, направляясь к кровати. Он был в костюме для верховой езды, а в правой руке сжимал сложенный вдвое хлыст, которым то и дело сердито ударял по голенищу высокого сапога.
— О!.. — испуганно пролепетала девушка, приподнимаясь на локте. Одеяло скользнуло вниз, выставляя напоказ изящный изгиб спины и маленькие плотные ягодицы, обтянутые шелковой ночной сорочкой.
Но Стюарт Монтегю видел перед собой лишь глупую себялюбивую девчонку, сознательно и злонамеренно угробившую своим вызывающим поведением блестящую возможность удачно выйти замуж. Ее бесстыдный флирт с этим американским выскочкой, капитаном Хоуком, кузеном юного Кристофера Хоука, переполнил чашу терпения.
К несчастью, их любовные утехи в саду не укрылись от глаз нескольких гостей, вышедших на балкон подышать свежим воздухом. Они вернулись вне себя от возмущения и не замедлили рассказать остальным о том, что видели.
Нашлось еще несколько желающих убедиться в правдивости их слов, и вскоре весь дом гудел, как растревоженный улей.
— Итак, юная леди, не объяснишь ли ты мне свое омерзительное поведение во время бала? — срывающимся от ярости голосом осведомился лорд Монтегю. — Быть может, я отстал от жизни и этому теперь учат во французских закрытых пансионах? Где ты набралась вульгарности? Кто и когда успел так тебя развратить?
— Отец, ты не понимаешь… — Лили сделала слабую попытку оправдаться.
— Я хотел бы понять тебя, очень бы хотел, но, боюсь, никакие твои доводы не смогут изменить моего мнения.
Ты вынуждаешь меня идти на крутые меры. Бог свидетель, ни разу до сих пор я не поднимал на тебя руку. Леония безусловно права, говоря, что твой гнусный поступок заслуживает самого сурового наказания — моя совесть подсказывает мне то же самое.
— Отец, прощу тебя!.. — Девушка перевела умоляющий взгляд на Леонию, но лицо той по-прежнему выражало лишь презрение.
Неприятно осклабившись, она выступила вперед и прошипела:
— Ты вела себя как падшая женщина, как блудница вавилонская, как.., как последняя дрянь! О чем ты думала, появляясь перед гостями в таком виде, чего добивалась?
