Неизданные архивы статского советника - Юлия Алева

— Выручай, Михаил Борисович! — раз граф Татищев примчался в столицу из своей деревни, что-то явно произошло. И статский советник Тюхтяев не смог отказать телеграмме с просьбой о приезде.

Лакей разлил по стопкам водку, и собеседники воздали должное стерляжьей ухе.

— Чем смогу, Николай Владимирович. — Михаил Борисович Тюхтяев статский советник для всех, кроме старшего товарища, с которым начинал службу в одном департаменте еще двадцать лет назад. Тогда блестящий офицер, едва остепенившийся, обзаведясь наследником по настоянию близких сменил гвардейский мундир на не столь популярную в народе форму МВД и резво шел по карьерной лестнице. А провинциальный выскочка оказался идеальной тенью, способной откопать любую информацию, так что они были созданы друг для друга. Странно, что оба еще и сдружились, пусть и не домами, а в рамках товарищеских отношений, да и в дальнейшем, куда бы судьба их не заносила, не теряли связей. Оба рано овдовели, но если Тюхтяев вскоре малодушно порадовался освободившемуся времени и свободе маневра, то граф не терял надежд преумножить род. Старшенький мальчик рос хилым, ожиданий родителя не оправдывал, так что, когда юная Оленька Чемизова привлекла внимание графа на рождественском балу, участь ее была решена. Двое детей, появившихся друг за другом, подтверждали поговорку о коне и борозде, так что роду Татищевых вымирание не грозило.

— Петруша мой перед смертью имел неосторожность жениться. — начал издалека граф. — Да ты помнишь, я еще осенью просил следствие по нему прикрыть.

Было такое, было. Помнится, тогда надворному советнику Фохту выговор делали за излишнее рвение. Да уж быльем та история поросла, как и могилка покойного Петруши.

Граф же расхаживал по кабинету, грозно сводя брови, раздувая бакенбарды и шевеля морщинками на идеально круглом своде черепа, который потихоньку начинал светиться внутренним светом, а Тюхтяев еще помнил густые кудри на этой бедовой головушке.

— Партию выбрал самую неподходящую — сирота, бесприданница, отец покончил с собой, сама имеет репутацию сомнительную. Подумать только, в купеческой лавке работала. Манеры ужасные, даже французского не знает. Но мой дурак, Царствие ему Небесное, в ее пользу завещание составил и попросил позаботиться. Я позволил ей жить на Моховой, компаньонку к ней приставили.

— И как? — заинтересовался такой семейной чуткостью Тюхтяев.