"Это любовная песенка — девушка обращается в ней к своему возлюбленному", — отвечал я. Но по озорному огоньку в его глазах я догадался, что он отлично все понял.
На следующий день, когда вокруг никого не было, охотник подтвердил мне, что я не ошибся в своей догадке: проходя мимо меня, он начал напевать — чуть слышно, но на вполне сносном английском языке: "Сто гиней тому, кто даст мне свободу взамен", — припев сочиненной мной накануне песенки.
"Если ты решился, — сказал он, — то и я готов. Я знаю, из каких ты мест и как туда добраться. Потолкуй с Ланью, она скажет тебе, что нужно сделать. Как? Ты не хочешь сыграть со мной? — И, вытащив колоду карт, он перешел на французский язык, — к нам приближались двое солдат. — Милорд est trop grand seigneur? Bonjour {Слишком важная птица? До свиданья (франц.).}.
И, отвесив мне насмешливый поклон, он пожал плечами и пошел дальше подыскивать себе партнеров и собутыльников.
Теперь я понял, что и Лань должна была служить посредником в предприятии, которое я затеял, и что Мюзо принял мое предложение. Бедняжка выполнила свою роль искусно и точно. С Мюзо мне даже не пришлось больше об этом говорить, — мы поняли друг друга. Индианка же давно получила возможность свободно сноситься со мной. Она выходила меня, когда я лежал раненый, ухаживала за мной во время моей болезни, убирала мою каморку и стряпала для меня. Ей разрешалось выходить за пределы форта — и к реке, и в поле, и на огороды, откуда она приносила овощи и зелень для нашего маленького гарнизона.
Проиграв в карты больше половины всех денег, вырученных за меха, охотник забрал свои запасы кремней, пороха и одеял и ушел. А через три дня после его ухода Лань дала мне понять, что для меня настало время cделать попытку вырваться на свободу.
Когда мой добрый Флорак доставил меня, раненого, в форт, он поместил меня в своей офицерской комнате и уступил мне свою постель. Когда все офицеры, за исключением старого поручика, покинули форт, мне было разрешено остаться в том же помещении, и временами я пользовался довольно большой свободой и даже получал приглашение разделить трапезу с своим захмелевшим тюремщиком, а иной раз меня держали под замком и на голодном пайке пленного. Жил я в маленьком бревенчатом домишке, совершенно таком же, как полдюжины других домишек форта. В форте имелось всего четыре легких пушки, и одна из них стояла на бастионе, как раз позади моего домишка. С этого бастиона к западу открывался вид на маленький островок у слияния двух рек — Огайо и Мононгахилы. На берегу, где был расположен форт Дюкен, как раз напротив острова росло несколько деревьев.
