— Дай-ка мне, Ник.
Они сидели у колодца и отдыхали. До железной дороги оставалось не больше четырех миль. Но и это было слишком далеко.
— Мы должны переждать тут.
Андраши сказал то, что они знали и без него.
— Да, нам надо было не идти, а бежать. Так почему же вы не бежали?
Они пошли дальше, выглядывая место, где можно было бы укрыться до новой ночи. Луна уже закатилась, одна за другой гасли звезды, а небо на востоке, рассеченное и обагренное языками неведомого пламени, уже розовело, встречая день. Они перекидывались замечаниями об этих огненных вспышках на востоке. Где-то в стороне Белграда, милях в тридцати отсюда, не больше, бушевала ожесточенная битва. Но к ним она словно бы не имела никакого отношения.
В конце концов им пришлось опять остановиться, а до железной дороги по-прежнему было далеко. И тут его вдруг охватило отчаяние. Он уже не сомневался, что все их усилия сведутся к жалкой неудаче. Он шел, опустив голову, еле передвигая ноги, от недавнего прилива бодрости не осталось и следа. Теперь вперед их гнал Митя. Словно у него с Митей на двоих был один общий запас ожесточенной решимости, который оставался неизменным и только переходил то к одному, то к другому. Теперь была очередь Мити. Теперь Митя безжалостно гнал их вперед, толкал кулаками в спину, осыпал бранью, ни на секунду не позволял остановиться.
Так они добрались до крестьянской усадьбы, темневшей кубиками строений на пустой равнине. И снова Митя пошел вперед, но на этот раз он вернулся быстро. Тут никого не было. От сожженного дома осталась груда развалин.
— Придется рискнуть, — решил Митя и вытер лоб, белевший в рассветной мгле. — Переждем тут.
* * *
Заря уже занималась, когда они забрались на сеновал, такой огромный, что там на слежавшемся сене могли разместиться хоть сто человек. Тут все свидетельствовало о былой зажиточности, и они совсем затерялись среди ворохов сена, заботливо уложенных хозяевами, которые бежали отсюда, бросив все, может быть, два года назад, а может быть, и три.
Митя сказал:
— Я посторожу, а ты ложись спать, Ник. Потом я тебя разбужу.
Он лежал и смотрел, как розовеет свет в прямоугольнике двери, очерчивая скорченную фигуру Мити. Вероятно, он уснул, потому что, когда он снова открыл глаза, небо в дверном проеме уже голубело по-утреннему. И тут он заметил девушку — совсем рядом. Она сидела на корточках и смотрела на него бессонными глазами, а ее губы кривились от напряженного чувства — от покорности, от потребности в этой покорности. Он закинул руку и притянул ее к себе. Она прильнула к нему всем телом. Он ощущал под ладонью всхлипывающую дрожь ее ребер.
