До железной дороги оставалось не больше десяти миль. И еще можно было успеть. Как они ни задержались, они еще могли перебраться через нее до зари. Но примерно через час Том понял, что они снова сбились с пути. Он прошел вперед, огляделся, сделал еще несколько шагов и остановился. Они застыли как статуи в настороженной мгле. Вокруг не было ничего — только немая равнина, чуть озаренная светом луны, уже заходящей за южный горизонт.
— Мы не можем идти дальше, — сказал Андраши, собрав остатки прежнего достоинства.
Он пропустил его слова мимо ушей. В Емельяновом Дворе, конечно, уже знают, что по мосту кто-то прошел. На заре их начнут разыскивать конные патрули.
— Наверное, мне надо было прикончить часового, — словно продолжая его мысль, сказал Митя. — Но надежда все-таки есть. Они ведь не могут установить, с севера мы шли или с юга. И наверное, решат, что мы шли с юга. Ведь они считают, что Плаву Гору они от нас полностью очистили. И если мы сумеем уйти подальше…
— Милован сказал, — перебил он, — что, пройдя Емельянов Двор, надо держаться чуть западнее. Свернуть с дороги.
— Мы и свернули.
— Да, но Милован сказал, что западнее мы выйдем на тропу, которая ведет за железнодорожное полотно в леса Грка. — Он повернулся к Марте. — Ну, как вы?
Страх бывает источником силы.
— Если идти еще далеко, нельзя ли мне попить? — спросила она.
— Мы поищем воды. А пока идемте.
Еще через полчаса, шагая по плоской равнине примерно на юг, но чуть западнее, они заметили над темной землей силуэт колодезного журавля. И устроили свой первый настоящий привал за все это время. Том нащупал деревянную бадейку, опустил ее в колодец и тянул веревку вниз, пока бадейка не погрузилась со всплеском в неподвижную воду. Вытягивая веревку, он видел, как далеко внизу лунный свет разбегается мелкой рябью. Из колодца тянуло запахом мха и гнили, но влажный воздух из недр земли омывал его лицо чистой свежестью. Вдруг ощутив необычайную бодрость, он выпрямился, продолжая тянуть веревку. Когда бадейка поравнялась с верхним краем сруба, он подхватил ее под разбухшее днище и накренил навстречу наклоняющемуся лицу девушки. После нее он напился сам. Вода отдавала застойной затхлостью равнин.
— Но в общем, годится.
Она снова наклонилась, но он положил руку ей на плечо.
— Смотрите не опейтесь.
Она погрузила лицо в бадейку, и ее темные волосы веером разошлись по серебряной лунной воде. Подняв голову, она повернула к нему белое лицо, поблескивающее в смутном свете. Он отпустил бадейку и задел рукой ее бедро. Митя оттолкнул его.
