— Не ведьма, — легко согласилась Марта, завязывая узелок, — А ты видишь, кто настоящий чародей?
— Чую. Природных. А на тех, кто с Дьяволом контракт заключил — печать стоит. В этом ваши монахи правы, хоть и видеть ее не могут…
— И что же ты еще чуешь?
При звуке этого голоса подскочили оба. Уриэль обернулся к Люту, и Марта отметила, что тот отчаянно боится оборотня.
— Мысли ваши чую, — тон мальчишки мгновенно изменился, — Как ты ей засадить хочешь. Как тебе под него лечь не терпится.
Снова ощетинившийся, Уриэль покосился в сторону Марты, и вернулся к волколаку.
— Ненависть твою чую! — дьяволенок смотрел прямо в сузившиеся лешачьи глаза, — Кровь на тебе вижу: раньше, сейчас и потом… признайся, волк, тебе ведь нравиться глотки рвать?
— Ты мне не батюшка, я тебе не прихожанин, что бы исповедоваться! — отрезал Лют.
Уриэль продемонстрировал в паскудной улыбке идеально ровные, белоснежные зубы.
— А ведь ты не только видеть умеешь…
— Что я умею — ты уже знаешь! — юноша отвел взгляд, — Я семя сатанинское: ваши грехи — моя манна! Когда жажда зла особенно сильна, я могу не только это ощутить, но и обратить против вас самих. Только срабатывает не всегда…
И дается ой как тяжело! — закончил вместо него Ян. Он попробовал представить: слышать не просто чужие мысли, а только самые гадкие… Из всей жизни всегда брать только плохое, что обычный человек и вспоминать-то не хочет! Все равно, что все время в отхожей яме по самую маковку сидеть: люди, ведь когда глубже копнешь — отнюдь не дети Божьи, клоака… Так что такого ада, пожалуй и злейшему врагу не пожелаешь!
Да еще и шагу невозможно ступить, что бы не наткнуться на монаха, церковь или крест… Что такое жизнь в постоянной готовности к разоблачению и борьбе за выживание, это Ян тоже прекрасно знал.
Странно, что парнишка еще умом не двинулся и вполне ничего себе по характеру: ершистый, гордый, не трус: прямо скажем, Люту такие были больше по душе, чем смиренные тихони — сам не прост.
А ведь если б не он, Марта сейчас может уже на погосте лежала бы, хотя бы потому, что возвращаться оборотень не собирался…
Ян неловко сунул юноше принесенную миску с похлебкой (вторую уже приканчивала Марта, а он успел поужинать на месте).
— Ешь!
Уриэль принял плошку одной здоровой рукой, бросив на оборотня странный диковатый взгляд: будто не еду принимал, а чашу с цикутой! У него от одного запаха голова закружилась: так он был зверски голоден. Похлебка была еще теплой, и вероятно, когда-то в этом бульоне даже побывала мясная кость, а сейчас плавали размоченные кусочки хлеба, — самое оно с его больным горлом… Откушивал он и познатнее, и до недавнего времени о нужде знал только понаслышке, но сейчас руки тряслись.
