— Хей! — крикнул ты. — Хей! Хей! — и поднял меч.
— Хей! Хей! — кричали все.
Ты тронул лошадь, и она пошла. И Хальдер шел у стремени, и он кричал, да так, что весь побагровел. И все кричали, все! Шум, грохот был такой, что птицы тучей поднялись над городом и там, кружась…
Да только что тебе тогда были те птицы, когда вот уже и кумирня была перед тобой, вот и священные костры! И вот уже в их очищающий огонь вместе с рабами бросают и тех, кто еще давеча чернил тебя: «Подменыш! Пастушок!». А нынче смерть им, смерть! И ты так и кричал, как все:
— Смерть! Смерть!
И было по сему, их всех сожгли. Потом волхвы гадали по угольям и возгласили:
— Любо!
Значит, любо. И вынесли столы, и расставили их перед теремом. Был пир горой — день, ночь. Под утро вовсе потеряли разум и, похватавшись за мечи и поснимав кольчуги, как всегда, пошли рубиться — насмерть. Однако ты того уже не видел, потому что, когда еще только начало смеркаться, Хальдер сказал им всем:
— Ярл утомился, ярл хочет уйти. Я провожу его!
И он увел тебя, привел в опочивальню, помог раздеться, уложил, сел у тебя в головах, огладил тебе лоб… и начал так:
— Все хорошо, мой господин. Теперь ты настоящий ярл, а я при твоем стремени, я твой раб, и весь народ — твои рабы. Ты ж видел ведь…
А ты вдруг взял да и заплакал. Ты знал, что ярлы никогда не плачут, но плакал — громко и навзрыд. И Хальдер не ругал тебя, как это нередко бывало с ним прежде, а побледнел, прижал тебя к себе и жарко зашептал:
— Ярл! Ярл! Не верь ты им! Все это ложь! Ты — ярл, ты — Ольдемаров сын. Мы шли вдоль берега, увидели тебя, я первым подбежал, к тебе наклонился и сразу узнал, и схватил… И вот — ты жив. А где они, лжецы? От них теперь одни уголья! Кумиры приняли наш дар, кумирам любо, так чего же ты плачешь?!
Ты замолчал тогда, утер глаза, спросил:
— А меч?
— Который?
— Твой. Так где ты взял его?
— Я же говорил уже: а там и взял, возле тебя. Вот ты лежал, вот так, на самом берегу, а меч лежал в воде, возле тебя. Я взял его — он засверкал в моих руках. Я положил его — и он поблек. Другие его брали — не подняли.
— Как это?
— Так. Тяжелый, видно, был, вот оттого и не смогли они его поднять. Не по руке им был! А мне оказался как раз. И, значит, меч был для меня.
— Но ведь он был при мне! Возле меня лежал. Мой, значит, меч! Мой, а не твой!
— Твой, — Хальдер улыбнулся, — твой, конечно. И потому, чего бы ни случилось, он всегда будет при тебе. В моей руке! Я ограждал тебя и буду ограждать, пока я жив.
