— Ты за м-мной все время шп-пионишь?
И провела своим холодным носом по его щеке.
— Шпионлю, — неожиданно для себя признался Толик. — И Алконост.
— Я н-н-не сержусь, — сказала Арахна и все дышала в его лицо чем-то непонятно-вкусным. — Ты на п-п-п-папу своего очень лицом п-похож.
— Алконост тоже похож, — шепотом возразил Толик.
Арахна скосила зеленые, как у царевны, глаза на спящего Алконоста.
— Мы же близнецы…
Она наклонилась к нему еще ниже.
— Ты б-больше п-похож. И об-бещай за мной не с-следить. За ж-женщиной следят т-т-только… м-малодушные скоты, — сказала она с неожиданной злостью.
Толик, испугавшись, кивнул. Она поцеловала его в щеку, два раза. Один раз в губы.
И ушла, оставив Толика в рассеянной улыбке. («Да ты что! Вуй,» — завидовал на другой день Алконост.).
Нет, надо было тогда, обещая, спросить, куда Арахна прячется. И поклясться никому ни-ни-нишечки не рассказывать (кроме Алконоста).
Лабиринт гаражей. Делать здесь сейчас было нечего: муравейник спал зимним сном, лезть на крыши — скользко. Кошку какую-нибудь поймать, что ли.
— Стары вэ-эщ пакупа-аим! Стары обывь-падушька пакупаим!
Или старьевщика передразнить? Чего тут ходит, орет? Разорался.
Прежде чем успел закричать «стары-вээщ», Толик заметил, что дверь одного гаража открыта. Подошел, проверил.
Открыта. И слабый свет изнутри.
Людей не было.
Сталагмитами громоздились стопки книг; здесь были бутылки из-под лимонада, слоники с отбитыми хоботками, перекидные календари, портреты животных в разрезе, линзы для телевизора.
В середине всего этого антикварного шабаша стоял обглоданный «Москвич» древней марки и без передних колес — под голую ось подложены кирпичи. Впрочем, машина жила: горели фары.
В пыльном свете фар Толик увидел торчащий из мешка неподалеку знакомый футляр.
Скрипка Алконоста.
Озираясь, Толик прокрался к мешку, попытался вытащить футляр.
Шаги.
Заметался с футляром по гаражу; сообразил — заполз под машину.
В гараж вошли двое.
— А г-где ш-шампаньское? — поинтересовался женский голос.
Толик окаменел.
— Вино есть. Старое. «Монастырская изба», — ответил Арахне сиплый баритон.
Этот голос тоже показался уже слышанным. Из наблюдательного пункта были видны только сапоги с задранными носами.
— Х-хороший у т-т-тебя тут… м-монастырь! — усмехнулась Арахна (тонкие щиколотки и полы плаща зажглись в нестерпимом пятне света и были видны каждой черточкой).
— Болгарское вино. Выдержанное, — обиделся голос. — Знаю, как ты пьешь. Один глоточек сделаешь — и «нельзя-нельзя».
