— Чего тебя сюда занесло, старик?
— Ранее, дак, нас двое на объекте. Средств, говорят, у них мало, и остался я один.
Я увидел двустволку, прислоненную к стенке шалашика. Рядом стояли два ведра с водой. Ящик с песком, в который была воткнута штыковая лопата.
— А длинный ли мост?
— Дак, в прогон семьсот. Его еще зеки строили. Опосля навербованные подправляли. Дак, много чего пришлось в ремонт подбить. Я сам на своем горбе сколько досок притащил. Отогрелся? Эх, веселей бы нам с тобой хоть чекушку, дак, нету.
— А какая река там течет? большая?
— Где, дак?
— Под мостом.
— Под мосто-о-о-м? — Карл Маркс широко зевнул. — А ничего там не течет.
— Это как понять? — я внимательно посмотрел на Карла Маркса. Не шутит ли он надо мной?
— Ты насчет реки? А, дак, это они только мечтали. Где-то у них река огромнющая, сюда, дак, ложе будет.
— Куда сюда?
— Куда им надоть, горе темнющее. Я ж тебе объяснял. Ранее нас на объекте в охране двое. Погоди, погоди, дак, ты как сам сюда? — и сквозь седые лохмы на меня. Ты чего тут на мосте очкастишь?
А я молчу. А потом:
— Мне бы поспать.
— Дак, ты сюда, бля, спать? Я ему про жизнь грешу, а он: где река, где течет. Ах ты, пагуба, шпиенить? — и рванулся к ружью. — А ну…
Я с трудом оторвался от табуретки. Дождь опять охватил меня холодной мразью. Мост никак не кончался. Снова облепила мошка.
Мне было худо. Но в далекой серой мутности уцепил слабый крик:
— Эй, шпиен, крайнее, крайнее держи. Дак, там доска живая.
Мы не встречались с Донатом долгое время. Стороной узнал — женился на молодой, родилась дочка. Старость, Донат, как бы обходила тебя стороной.
Опять я в твоей комнате. Ты продолжаешь меня удивлять, Донат.
Шкаф перегораживал комнату.
— Вот мой закут, — сказал ты и развернул несколько холстов.
Я увидел прямосмотрящие простые лица: крестьяне с тонкими руками святых. Одна картина меня особо захватила. В ярко-красных плащах, опоясанных веревками, двое. Не то стражники, не то палачи. На головах — ушанки, подвязанные под самую шею. Рукавицы. А в середине — голая женщина. В левом углу — лестница, уходящая в небо. А вверх на лестницу, за узду, тянет белую лошадь молодой парень. У него твое лицо — и тоже в ушанке. Все плоско, нет перспективы. И оттого, что впереди голая женщина, от картины веет лютым морозом. А на небе слова из Библии: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»
Показал и графику: акварель. И я удивлялся, как ты держал тонкую кисть в беспалой руке, прижимая большим пальцем.
