— Как мы там за вас волновались, когда это… ГКЧП… — говорила Надя. И — глуше, сердечней: — Я за тебя волновалась, места себе не находила.
В удлиненных тушью, подкрашенных ее глазах блеснули слезы. Платочком она осторожно промокнула их.
Кто-то еще произносил тост, звенели по бокалу, требуя тишины, хлопали пробки.
— Но Москва… Вы здесь, наверное, не замечаете перемен, но когда приезжаешь оттуда… Москва — европейский город. Магазины завалены. Есть абсолютно все.
— Только деньги не продают. Покажи мне Витьку, — попросил я.
Раскрылись двери в конце зала, оттуда в два строя вышли официанты, высоко неся подносы с горячим. Торжественный марш. В зале было уже шумно, люстры светили сквозь сигаретный дым. Надя, не докурив, вдавила сигарету в пепельницу, вместе с дыханием остатки дыма выходили из длинных ее ноздрей. Я видел, как она, все такая же гибкая, идет между столиками, с кем-то здороваясь, кому-то — легкий взмах руки. Возвращалась с сыном. Она была ему по плечо.
— Ну? Каков у меня сын? — говорила она с живостью девочки. — А ты что же, не узнаешь? Это — дядя Олег.
— Дядя Олег?
— Да, Витя. Не смущайся, что не узнал.
— Дядя Оле-ег!
Меня тронуло, как он это сказал. Я похлопал его по спине, мы как бы обнялись.
Боже мой, как время мчится! Да не время, жизнь целая им прожита, новое поколение выросло и отодвигает нас к краю обрыва, а мы чего-то хорохоримся, пытаемся их поучать. Юлька не снисходит до споров с нами. Как примерная дочь она выслушивает, а потом наши с матерью назидания, самые выразительные цитаты из них вывешивает на стенах, прочтешь и дураком себя чувствуешь.
— Нет, за это надо выпить, — говорил тем временем Витя и наливал нам и себе.
— А тебе не хватит? Я и сама другой раз себе не верю, что у меня уже такой сын, — гордилась Надя. — Делают сейчас работу на нобелевскую премию.
— Ма-ать!
— Что «мать»? Я что-то не то говорю? Пожалуйста, не скромничай!
Витя улыбнулся, как бы призывая прощать естественное материнское заблуждение. Мы чокнулись, выпили. Издали строго блеснули золотые очки отчима.
— Иди, пожалуйста, — сказала Надя. — Нам с дядей Олегом надо поговорить.
Мы посмотрели ему вслед.
— Я сама себе другой раз не верю, что у меня такой сын, — повторила она, забыв.
— Мы когда идем с ним по улице, нас принимают за брата с сестрой.
— Ты чудно выглядишь.
— Две страсти у парня: наука и гонки. И каждая из этих страстей забирает его целиком. Когда он за рулем… У меня сердце обрывается. Но я его понимаю. Дороги там прекрасные, поставь в машине стакан воды, не плеснется. Но что он выделывал!..
