— Я хочу есть, — вспомнила Золотинка, задевая себя взглядом в зеркало.
Они заулыбались. Таз, кувшины, лишние шелка, кружева — все исчезло, девушки ускользнули. И в ту же дверь вошла толстая женщина в растянутых донельзя шароварах. Давешняя женщина-толмач.
На расплывшемся лице матроны возможны были только два чувства: почтительный вопрос — его выражали поднятые сводами брови, и скорбное порицание — оно таилось в опущенных уголках рта. Поскольку брови и рот редко когда меняли свои естественные, раз навсегда застывшие очертания, два выразительных, но не очень согласных между собой чувства присутствовали в лице толмачки одновременно.
Золотинка, захваченная врасплох — что это: почтительный вопрос или скорбное порицание? — не успела сказать, что хочет есть.
— Десять тысяч лет жизни, моя принцесса! — молвила толмачка и, скрестив на груди руки, поклонилась, сколько позволял негнущийся стан.
Следом со своим «десять тысяч лет!» уже входили, кланяясь, почтенные вельможи Нутиной свиты. Седобородые старцы, в крошечных круглых шапочках и очень просторных книзу кафтанах колоколом — узкие в плечах, они распадались складками до середины бедра.
Золотинка сложила на груди руки и тоже поклонилась, тоже сказала по-мессалонски «десять тысяч лет жизни!» Да так звонко с такой попугайской отвагой, что вельможи переглянулись, ожидая, что принцесса Септа так и начнет чесать по-мессалонски, не запинаясь. Но не тут-то было, она резко остановилась. И вельможи принуждены были взять разговор на себя. В руках у них появился тот самый мятый, полуистлевший пергамент, что предъявил вчера Рукосил.
— Письмо принцессы Нилло изучено нами самым скрупулезным образом, — сказал через переводчицу старейший.
— Немного можно добавить к тому, что сообщил конюший Рукосил, — продолжал другой, словно они заранее разложили свою речь на голоса.
— Приходится согласиться с большинством предложенных толкований. Есть трудные для прочтения места, — добавил третий.
— Но окончательно ваши права, принцесса, — снова заговорил старейший, — могут быть восстановлены только лишь указом ныне царствующего государя Феногена.
— Подробный отчет о происшествии мы отошлем с ближайшей оказией, — сказал еще один.
Золотинка присела, как только поняла, что это все скоро не кончится. С полчаса и больше они расспрашивали ее о жизненных обстоятельствах, и многословно выражали переходящее в ужас удивление, когда принцесса поведала о своем детстве и воспитании. Она сообщила между прочим, что пережила на море семнадцать свирепых бурь, в каждой из которых не было ни малейшей надежды уцелеть. Что было, разумеется, семнадцатикратным преувеличением, чего подверженная повторным головокружениям Золотинка могла и не заметить. Не склонны были придираться к словам и вельможи. Их занимала, однако, самая первая буря, та, что выбросила с волной рожденную в сундуке девочку. Кое-что они рассказывали и сами, Золотинка запоминала.
