И тем не менее она действительно провела ужасную ночь. Даже после того, как миссис Пенимен удалилась, Кэтрин не удалось уснуть. Она лежала, безутешно глядя в полумрак спальни, а перед глазами ее стоял отец, указывающий ей на дверь. Кэтрин снова слышала, как он называет ее бессердечной. Сердце ее разрывалось от горя — ведь сердце у нее было достаточно чувствительное. В иные минуты ей казалось, что отец прав: только плохая дочь могла поступать так, как она. Значит, она плохая дочь; но уж с этим ничего не поделаешь. Надо постараться хотя бы внешне быть хорошей — даже если душа ее греховна; и временами Кэтрин начинала надеяться, что, оставаясь сердцем верной Морису, она, возможно, сумеет кое-чего достичь путем искусного притворства. Кэтрин проявляла искусность в самых разных занятиях, и не наше дело выяснять, насколько глубоки были ее таланты. Вероятно, самые ценные из них и сказались в утренней свежести ее лица, так огорчившей миссис Пенимен, которая была поражена тем, что девица, всю ночь не спавшая из-за отцовской суровости, может наутро сойти к завтраку без всяких признаков ночных страданий. Бедняжка Кэтрин знала, что хорошо выглядит, и на душе у нее от этого становилось еще тяжелее ведь свежий вид свидетельствовал о крепком, выносливом здоровье и обещал долгую, может быть слишком долгую, жизнь, а такое обещание было ей сейчас в тягость, ибо оно как бы приписывало ей еще одно желание — причем в такое время, когда выказывать желания ей не пристало. Кэтрин написала Морису Таунзенду и пригласила его прийти на следующий день; написала кратко, ничего не объясняя. Она все объяснит ему при встрече.
На следующий день, после полудня, Кэтрин услышала его голос на крыльце, а затем — шаги в прихожей. Она приняла его в парадной гостиной — нарядной и просторной, — а на случай неожиданных визитов предупредила слугу, что будет очень занята. Кэтрин не опасалась внезапного появления отца: в этот час он всегда делал визиты. Увидев Мориса, она сначала поняла, что он еще красивее портрета, хранимого ее влюбленной памятью, а уж затем — что он заключил ее в свои объятья. Но вот он разомкнул их, и Кэтрин почувствовала, что теперь она действительно пустилась во все тяжкие; на мгновение ей даже почудилось, что они уже женаты.
Он обвинил ее в жестокости, сказал, что исстрадался из-за нее, и Кэтрин ясно ощутила, как ужасна ее судьба: причинять боль обеим враждующим сторонам. Однако вовсе не упреков, пусть даже нежных, ей сейчас хотелось от Мориса; она ждала помощи. Ведь он, конечно же, достаточно умен и достаточно изобретателен, чтобы придумать, как положить конец всем их несчастьям. Кэтрин высказала это вслух, и Мориса ничуть не удивила ее вера в него. Но прежде чем предложить какой-нибудь выход, он стал ее расспрашивать — и это тоже было ничуть не удивительно.
