"Высший пик мужественности для мужчины - это женщина,- спустя известное время расслабленно подумал доктор. Именно так".
Потом они, сидя на кушетке со сведенными коленками, пили разбавленный спирт, пьянели, дурея от самой ситуации: они, коллеги, многие годы разделенные субординацией, ныне потеряли рассудок, стыд, жадно ищут остроту ощущений, а может, просто спасаются от одиночества. Забыв про осторожность, громко, взахлеб вспоминали они былую жизнь, искали и, безусловно, находили скрытые знаки и мгновения взаимной симпатии, тянувшейся долго, незаметно, спрятанной глубоко в потемках души. А возможно, и не было ничего: ни скрытой привязанности, ни духовного единения. Но сейчас им казалось, что был у них долгий тайный роман и вот наконец они соединились этой ночью.
К дверям несколько раз подходили дежурная медсестра и санитарка, прислушивались к смеху и искаженным алкоголем голосам, ошалело переглядывались, боясь произнести вслух страшную догадку.
...Под утро они заснули. Проснулись от шума в коридоре. Когда он стих, Ада выскочила первой. Доктор остался, он даже не вышел на утренний обход. До вечера ждать не было никаких сил, и Иосиф Георгиевич, промучившись целый час, вызвал Аду к себе, закрыл дверь на ключ и стал нетерпеливо снимать с нее одежду. Но, к их досаде, кто-то постучал, Ада поспешно застегнула халат, доктор, скрежеща ключом и зубами, открыл дверь. На пороге стоял Житейский.
- На утренний обход идете? - спросил он.
- Нет, пожалуй. Сегодня - без меня. Надо подготовить кое-какие срочные документы,- соврал Иосиф Георгиевич.
Через три часа они снова закрылись, и опять кто-то начал рваться. Доктор чуть не взвыл от досады.
- Я сейчас привезу Малакину,- тихо сказала Ада. После приема пищи она в дремотном состоянии. Мы закроемся, как будто для сеанса гипнотерапии...
Она так и сделала: привезла на тележке больную, которая едва подавала признаки жизни. Шрамм повесил на дверь табличку: "Не входить! Сеанс гипноза!" Придвинув тележку с Малакиной к окну, они вновь бросились в объятия друг друга. "Экий, однако, эксгибиционизм",- подумал доктор, заметив, что Малакина наблюдает за ними из-под прищуренных век...
Этой же ночью в маленькой слепой комнатушке под самой крышей стены лечебницы укрывали еще одно тайное свидание, скрытное, запретное, будто ворованное. Здесь, в угловой каморке, обитал уже второй год "Юрка сирота, ни квартиры, ни черта" - с тех самых пор, как "выпустился" из детского дома. Никто его в этой жизни не встречал и не ждал, от армии его чудом освободили по здоровью, которое было под стать детдомовскому благодеянию. И вот в свои восемнадцать с половиной лет он оказался в такой же степени свободным, как и глубоко несчастным. Маленький чемоданчик в руках, приютские воспоминания в черно-серых тонах, как и само то здание...
