— Целый год? — с замиранием сердца спросила Мадина.
— Думаешь, надоест? То есть, конечно, если просто так шляться, то может и надоесть. Но если работать, то в принципе точно так же живешь, как в Москве, только при этом каждый день что-то новое видишь, жизнь по-новому чувствуешь.
— Но кем же ты в Китае стал бы работать? — спросила она.
— Ну, Интернет-то и в Китае существует. Можно все то же самое делать, что и здесь, — дизайн чего-нибудь для кого-нибудь. И фильмы.
— Про морфогенезис частоты? — усмехнулась Мадина.
Наверное, горечь, которую она чувствовала просто физически, во рту, прозвучала и в ее голосе.
— Что с тобой? У тебя тень по лицу пробежала.
Альгердас остановился и встревоженно заглянул ей в глаза.
— Нет, ничего.
Ей хотелось спросить: «А я? Я поеду с тобой? Или ты один? Или… не один?»
Но спросить его об этом она не могла. А он смотрел на нее с тревогой и, кажется, искренне не понимал, отчего у нее по лицу пробежала тень.
— Пойдем, — вздохнула Мадина. Она с детства была выдержанная и умела брать себя в руки. — Папа уже вернулся, наверное. Пора елку наряжать.
Елку у Веневцовых всегда наряжали перед самым праздником, буквально за несколько часов до боя курантов. Считалось, что ей ведь стоять еще целых две недели, до Старого Нового года, и не стоит поэтому вешать игрушки заранее, не то они могут надоесть.
Конфетти от папиных хлопушек рассыпались по всему дому. И в постель они как-то попали тоже, и несколько разноцветных блестящих кружочков прилипли к Альгердасову мокрому лбу. У Мадины не осталось сил даже на то, чтобы поднять руку и снять конфетти у него со лба. К тому же ей нравилось смотреть, как они таинственно поблескивают среди капелек пота.
«О чем он думает?» — думала она, глядя на его лицо.
Глаза у Альгердаса были закрыты. Улыбка была едва заметна на губах.
— О чем ты думаешь? — спросила Мадина.
— Так. Ни о чем определенном. Мне просто хорошо. Кажется, лечу куда-то, и такая свобода…
Не открывая глаз, он притянул ее к себе. Как только Мадина прикоснулась к его плечу, свобода, которая была в нем, сразу же охватила и ее. А за несколько минут до этого ее охватывала та же страсть, которая была в нем, и то же вожделение… Они сообщались друг с другом, как сосуды, и чувства стояли в них на одинаковом уровне.
Наверное, Альгердас тоже это понимал.
— Правда? — спросил он, когда голова Мадины легла на его плечо.
Она сразу поняла, о чем он спрашивает — как раз о том, чувствует ли она такую же свободу, какую чувствует он, — и ответила:
