Чем дольше жила Офелия в доме родителей Брута, тем меньше ей хотелось не только говорить с ними, но и видеться. Свекровь все время бурчала:
— Чего это у тебя коленки торчат из-под юбки? Не девочка уже. Мужняя жена.
— Чего это так долго по магазинам ходила? По сторонам глазела?
— Чего это у тебя, невестушка, столько пыли под кроватью?…
Иногда Офелии хотелось ответить резко: «А твое какое дело?» Иногда вообще — послать теми же словами, что посылал жену свекор, когда возвращался домой поддатым и недовольным своей семейной жизнью. Но помня наказ матери, тоже пожившей в свое время в чужой семье, Офелия старалась сдерживаться, говорила спокойно:
— Со своей кроватью мы сами разберемся. А вас я, кажется, просила не заходить в нашу комнату без разрешения…
Мать Брута тут же наставляла руки в боки:
— А ты у меня спрашивала разрешения на сына? У меня, может, таких невест десяток было. А ты окрутила мальчонку. Знаю, знаю, как это делается. Прибрала к рукам чужое. А я, дура, и сына отдала, и комнату, которую своим горбом заработала, в твое распоряжение предоставила: нате, невестушка, пользуйтесь на здоровье.
Свекровь даже вскрикивала:
— Люди добрые! Она теперь мне еще и ультиматумы выставляет. Это, чтоб я теперь и за свое-то собственное разрешения просила…
Офелия напомнила Бруту об его обещании врезать замок в дверь. Тот кивнул:
— Конечно, сделаю.
За ужином он сказал о своем намерении матери. Та, конечно, же воспротивилась:
— Не дам имущество портить. Всю жизнь без замков внутренних жили и дальше так же будем. Воров у нас в семье нет. Тайн каких-то — тоже. Чего это вам вздумалось за замками прятаться в родном-то доме?
Брут пожал плечами.
Ночью он шепнул Офелии, что замок все же поставит, но не выполнил своего обещания ни на следующий день, ни на последующий.
Так они и жили. Офелия постоянно была настороже. Каждый раз, когда за дверью раздавался шорох, она вздрагивала: не свекровь ли снова хочет нос свой сунуть. Или может отец Брута под каким-нибудь предлогом решил глазом своим на нее зыркнуть.
Свекровь не только не дала врезать замок в дверь, но и перекрасить стены в комнате, сменить занавески:
— Я — хозяйка в доме. А мне все здесь и так нравится…
И Офелия с тоской глядела на синие, будто бока сдохшей, ощипанной курицы, стены. С раздражением — на темно-коричневые, с зеленой бахромой и какими-то разводами занавески. А еще ей были ненавистны чужое белье в ванной, чужой запах на кухне, чужая грязь — весь этот чужой дом.
