Офелия и Брут | страница 34
— Большая медведица…
И сюда:
— Маленькая…
И сюда:
— Созвездие лебедя… Венера…
Мы так и звали ее «Венера». У нее был зад, как у скульптуры в кабинете рисования. И она его не скрывала. Носила исключительно узкие юбки и брюки. Директор школы ругал ее и, наверное, преследовал, но зато никто из пацанов не пропускал уроки астрономии. Даже больные сбегали из дома в день Венеры. Мы обожали ее зад. Он нам снился. И мы рассказывали потом друг другу, кто и что с ним делал. А наяву он принадлежал учителю математики. Который наверняка знал его диаметр и радиус. Мы же прикидывали число «пи» на глазок. Когда она вставала лицом к карте и тыкала указкой:
— Большая медведица…
И сюда:
— Маленькая…
И сюда:
— Созвездие лебедя… Венера…
Ее зад вздрагивал при каждом движении. Натягивал ткань, рвался из-под нее. И мы ждали, когда же он, наконец, предстанет. Напрасно.
Если б Венера приперла меня своим задом к стенке:
— Любишь — не любишь?
Я бы наверняка согласился:
— Люблю.
Но Венеру возводил в степень другой, тот с логарифмической линейкой, и я оставлял ей в столе записки: «Не люблю… Не люблю… Не люблю…» и лупил ее во сне по заду чем придется. И может быть плакал от неясности вопросответа. А надо было просто подойти к ней на перемене и хлопнуть ладонью по там-с. Только и всего. Она так ждала. Но я это понял в другом возрасте.
— Орион… Кассиопея…
Меня несло вдоль Млечного пути. Теплая мягкая подушка воды легко покачивалась подо мной. Я то кружился, то плыл боком, то головой, а то ногами вперед. Это было так приятно. Насмотревшись звезд, захлопнуть глаза и только дышать.
Сначала я чувствовал запах шашлыка, сигарет и женских губ. Потом пахло только теплым камнем. Еще немного и все. Остался лишь запах моря. Чистого и свежего. И я снова открыл глаза. Дышал глубоко и ровно, не торопясь, иногда задерживая дыхание. Пытаясь замереть, остановить в себе все: мышцы, сердце и мысли. Нестись по волнам легкой щепкой.
— Орион… Кассиопея…
Это был не мой голос. Но кто-то похожий на меня произнес эти слова совсем рядом. За соседней волной. Слева.
— Орион… Кассиопея…
И справа.
Я не повернул головы. Я догадался:
— Любишь — не любишь?
И услышал:
— Любишь — не любишь?
Слева.
— Любишь — не любишь?
Справа.
— Любишь — не любишь?
Впереди.
— Любишь — не любишь?
Сзади.
— Любишь — не любишь?… Любишь — не любишь?… Любишь — не любишь?…
И я смотрел вверх. А вниз не хотел. Потому что не желал их видеть. Я знал, что они только и ждут, когда перевернусь на живот и посмотрю. И тогда они вцепятся в меня взглядом: