Де Ванбрахт самодовольно хмыкнул. Его слабенький серый процессор не уловил моего намека на то, что он, в отличие от Гранстона, не способен на донкихотство. Я переключил внимание на стоявшее передо мной большое блюдо с печеной свининой. Мясо было явно недосоленным.
— Однако у нашего гостя неплохая латная куртка и приличный меч, — сказал рыцарь, наблюдая за мной. — Правда, доспех лучника не сравнить с моей кантарийской кирасой из кованой стали. Веришь ли, Памела, этот выскочка Доу бился со мной об заклад, что его латы круче моих. И что же — я распорядился повесить свою кирасу и кирасу Доу на дереве, велел своим арбалетчикам дать по ним залп, а потом мы посмотрели на результат. Ха! На моей кирасе и царапин не осталось, а железка Доу оказалась пробитой в шести местах!
Так, я будто снова слышу знакомую песню. Сразу вспомнилось, как Русланчик расхваливал свой «Гелленваген»: «Эдик-Лезгин мне типа втирает, что у меня резина хило трассу держит, а я ему — блин, шугнись, братан, ща дадим! Как выжал сто пятьдесят, а тачку даже не мотнет. Во, грю, резина, не то, что на твоей «Паджеро!» Наверное, нет ни одного мира, где не водились бы подобные типы.
— Мне достаточно моего доспеха, сэр, — сказал я, срезая ножом мясо с кости. — Ведь у меня нет оруженосцев, которые будут усаживать меня на коня и ссаживать обратно. Коня у меня тоже нет.
— Коня? — И тут де Ванбрахта понесло. Громко, взахлеб, он начал рассказывать о своем вороном по кличке Бумьер (надо же, и тут, оказывается, есть «бумеры»). О его скорости, выносливости, о том, сколько дукатов он стоит, как в сражении он рвет зубами врагов, облегчая хозяину ратный труд. Непременно о том, как обзавидовались все рыцари от Уэссе и Лансана до Саграмора, когда увидели его коня. Я бы не удивился, если бы Ванбрахт загнул, что его конь в свободное от битв и охот время бегает в трактир за пивом для хозяина и возит к нему девочек из «Сладких губок».
«Гелленваген», «гелленваген». Я ошибся — в этом мире есть свои эквиваленты иномарок.
— Однако, господа, давайте послушаем менестреля, — предложила Памела, которой, видимо, начал надоедать этот поток бахвальства. — Куршавель, пригласи маэстро Хатча.
Унылая камеристка тут же встала из-за стола и вышла. Вернулась она через пару минут с менестрелем, который показался мне странным. Вроде обычный менестрель — длинные темные волосы, рубаха правда не очень чистая, но с кружевными манжетами и пышным жабо, кожаные штаны, сапоги. Но я глянул на его инструмент и понял, что здесь что-то не так. Всегда представлял себе средневекого менестреля с лютней, на худой конец с виолой или фиделью. Но тут…
