Зыковых должен исчезнуть.
– Успокойся, у тебя вся жизнь впереди.
– Что будет впереди, я не знаю. Мне шестнадцать с половиной лет, я наполовину в возрасте Христа… – Внезапные слезы на его глазах блестят по-вечернему ярко.
– Ну и что?
– А то, что я должен принести жертву, искупить свой род.
– Что за бред? Опомнись. Слово “род” забыто.
– Дед говорит, что род живет в каждом из нас. Мы его просто не замечаем, он сидит глубже генов, потому что он – дух, он приказывает, а я не могу ему отказать.
– И что же о н тебе приказывает? – От таких разговоров я трезвею, мне хочется поскорее распрощаться с Игорем.
– Он говорит: “Ты должен искупить их вину”.
– О чем ты, Игорек? Кто из нас двоих пьян?
– Тебе этого не понять! – Он сердито взглянул на меня и, взмахнув смуглой рукой, побрел по аллее парка.
“БУНТАШНАЯ” МАЙЯ
Возле Дома культуры, где оглушительно гремела дискотека, я увидел женщину в короткой юбке, в блузке-матроске, в туфлях на шпильках.
Что-то было в ее одежде от стиля шестидесятых.
Да это же моя одноклассница, Майя Манцева! После восьмого класса она уехала в Металлоград, выучилась на кондитера, затем, кажется, вышла замуж.
Она меня тоже узнала, мы поздоровались. Майя в отпуске, живет у родителей, решила прогуляться, посмотреть на молодежь.
– А ты откуда и куда? – она внимательно на меня посмотрела.
– От Прохора Самсоновича.
– А он еще жив?
– Почему бы ему не быть живым? Он крепкий старик.
– Очень уж нервный был начальник. Помнишь, приходил к нам в школу: агитировал мальчиков идти в трактористы, а девочек в доярки?
Я кивнул. Некоторые ребята записались, чтобы отвязался, другие мямлили о прочих уважаемых профессиях.
В тот день, когда Прохор Самсонович посетил наш класс и начал разводить свою тягомотную “профориентацию”, Майя встала из-за парты и с возмущением сказала, что ни за что на свете не пойдет в доярки:
“У меня мать всю жизнь на ферме, заработала ревматизм и грыжу в придачу…”
За это Первый назвал ее “бунташной девкой” и добавил, что одна паршивая овца все стадо портит.
Майя, понизив голос и касаясь моего уха губами, поведала о том, что
Вадим сегодня был на кладбище, на могиле “того парня”.
Майина мать тоже была там, проведывала могилки родственников – и вдруг увидела Вадима, за которым брели два мордоворота, с трудом протискивая свои туши между часто стоящими оградами. Старушка оробела, схоронилась в кусты, наблюдая за всхлипывающим невзрачным человечком, остановившимся у могилы десятиклассника. Вадим, озираясь по сторонам, начал истово креститься. Старушка сидела в кустах, не шелохнувшись, боялась, что охранники, посадят ее в мешок и утопят в пруду.
