Думал: победим, все будет по-другому! Но ничего не изменилось – такие же соломенные крыши, в некоторых деревнях печки топятся по-черному, питается народ в основном картошкой да капустой.
Физически отец был крепок, по утрам никогда не похмелялся. Прохор
Самсонович, “отец родной”, чуя перегар, начинал ругаться, отношения начальника и шофера стали портиться.
Отец никогда не унывал. Лицо его, словно бы не тронутое войною, до последних дней жизни было веселым и улыбчивым. Лишь в редкие минуты задумчивости он опускал голову вниз, и тогда щетина на его скулах вдруг начинала болезненно, по-зимнему светиться, редкие волосы на голове поникали, словно трава, покрытая изморозью, черные фронтовые складки бороздили лоб.
Однажды отец повел меня домой к Прохору Самсоновичу, я увидел барский дом из красного кирпича – мне он уже тогда показался мрачным, похожим на амбар, вытянувшийся вдоль пруда.
Вадим решил отдать мне свой подростковый велосипед. Сам он в то время учился то ли в восьмом, то ли в девятом классе, стилягой еще не успел заделаться, густые волосы он, как и его сверстники, зачесывал назад, одет был в вельветовую куртку, широкие брюки подпоясаны ремешком с красивой пряжкой. Он оказался приветливым парнем, поболтал со мной о школе, смешно изобразил некоторых учителей, показал мне свою комнату с паркетным полом: в ней когда-то жила мать барина Тужилова по прозвищу Блоха. Тройные рамы в окнах защищали ее от дворового шума. Барыня боялась всякой заразы, исходившей от крестьянского мира: чумы, скарлатины, холеры, тифа, чахотки. Полный список “летучих” болезней и кратких разъяснений, как с ними бороться, был вывешен на стенах комнаты. Эти инструкции сохранились под обоями.
Дворовые люди мылись по несколько раз в день, натирались по настоянию барыни вонючими мазями, убивающими микробы. Денег на дезинфекцию Блоха не жалела. В комнатах и коридорах стоял запах хлорки, карболки и прочих заграничных веществ. Форточки были закрыты сетками от насекомых.
Пошли в сарай за велосипедом, и там Вадим показал мне застекленные деревянные носилки, в которых дворовые мужики носили Блоху по улицам села во время эпидемий.
Барыня принимала множество выписанных из-за границы “невротических” порошков, от которых у нее всегда был сонный вид. Спала Блоха до вечера, – боже упаси разбудить ее грохотом телеги или звяканьем посуды! Конюхи обвязывали копыта лошадей тряпками, иначе порка неминуема. Вся живность, чтобы не было от нее шума, была переведена подальше от барского дома.
