– Нет, сама отключила. Мы же домой? Они не подвезут?
– Я не стал просить. Но зарплату нам выдали, – глухо ответил Углев.
– Кузя заболел. Может, навестим?
Почему он вспомнил о нем? Наверное, потому, что смертельно захотелось выпить простой горькой водки, заглушить стыд унижения.
– С ума сошел!.. – возмутилась жена, – столько тебе огорчений причинил…
– Дело прошлое. А свет у него горит. – Углев глянул, скосясь, в окно.
Дача Кузьмы Ивановича недалеко, за полосой сосняка. Да и не совсем это дача – длинный, обитый жестью вагончик с железной печкой.
Болезненная супруга Шамохи редко сюда ездит – только летом к кустикам смородины да к грядкам с морковью и луком. Сам же, бывало, даже зимует здесь, хотя бы с вечера субботы до утра понедельника. И сегодняшним вечером не очень верилось в грипп: в окошке синеватый свет, наверняка дед лежит возле печки на топчане и смотрит футбол или хоккей по черно-белому телевизору. Интересно бы знать, он-то по какой причине идти в баню к Игорю не захотел. Грипп весной – смешно!
Но Маша не желает без лишней необходимости видеть хрипатого, склочного старика. Что ж, так тому и быть. И супруги Углевы, замкнув на висячий амбарный замок свой деревянный домик, побрели домой в город мимо дорогих машин с тихо играющей внутри музыкой, мимо курящих охранников с автоматами Калашникова на плечах, через тайгу, по насыпной дамбе над оврагом. Скоро, скоро заиграет вода по дну – и дамба вновь осядет, и снова будут сыпать сюда всякий шлак и битый кирпич, можно и ноги поломать без транспорта. На велосипеде будет тоже не проехать. Но пока что можно вполне.
“Завтра навещу Кузю, – решил Углев, желая чувствовать себя благородным в этот довольно мерзкий для себя вечер. – Вечером возьму да зарулю”.
Но на следующий день напрасно он покатил в дачный поселок к старику: вагончик был заперт на врезной замок с узкой извилистой щелочкой для ключа, которая странным образом походила на глумливую усмешку
Шамохи. Как же так? Валентин Петрович мог поклясться: вчера в окне играло сизое зарево работающего в полутьме телевизора. Пришлось ехать к Шамохе домой, хотя Углев очень не любит разговаривать с его женой Клавдией Илларионовной. Маленькая, с круглой, как яблоко, головкой, говорливая, она, подпрыгивая, зорко заглядывала в глаза, иной раз и отдельно: то в правый глаз, то в левый, и все тараторила про мужа, какой он теперь несчастный, а ведь был членом бюро райкома партии, и это все Углев виноват – приехал и взбаламутил город.
