– Шамоха движется… ой, что-то с ним.
– Что?
– И бури в дебрях бушевали.
– Да черт с ним! – запальчиво воскликнул Калачевский. – Главное событие: какое у вас платье чудесное!
– Ах, оставьте!.. – пробормотала польщенная Эмма. – Там он! Там оно!
Шамоха, появившись на пороге учительской, и впрямь поразил бледным, прямо-таки белым лицом при всех важных скобчатых брылах и толстом носе. Брови приподняты, белесые глаза вытаращены, словно что-то его потрясло, и он дара речи лишился.
– Здрасьте, – промямлил старик, обычно басовитый, значительный в каждом слове. Впрочем, это он тогда казался стариком – в свои пятьдесят. А сейчас и Углев, и он своей внешностью почти сравнялись.
– Чё стоим? Просто чёкаем? – привычно спросил Кузьма Иванович, но безучастно. В самом деле, что с ним?! Подошел к Углеву, тронул за галстук: – В город еду, мать хворает… – Имелся в виду, понятно, областной город. – Ты как-то просил холодильник достать, я договорился… Вот вернусь, потороплю.
Валентина Петровича это удивило.
– Умеем мы создавать дефицит из дерьма, – продолжал Шамоха. И повернулся к Калачевскому: – Тебе “гостинку” уже выбил… скоро въедешь… Вот вернусь, потороплю. А тебе, Эмма, особый подарочек. Но потом. Как, ребятишки, не болеете? А меня малость просквозило…
– Аскорбинку пейте, – заволновался Калачевский.
– И помогает? – Кузьма Иванович наконец чуть дернул губами – улыбнулся. – Ну покеда.
Когда директор вышел из учительской, Калачевский, оглядываясь на телекамеру, зашептал:
– Слушайте, а может, мать ни при чем, а его… снимают? Что вдруг подобрел? Он тебе холодильник уж год обещает? А я эту комнатку и ждать перестал…
Углев покачал головой. Вряд ли. Школа в Сиречьском районе все же на первом месте, за что снимать Шамоху? За то, что криком заменяет обхождение с учителями? Что процент успеваемости и в самом деле подтасовывает? Но есть детский хор, есть спортсмены. Нет, Шамоха городу нужен, ему за недочеты самое большое что могут впаять – вывести из бюро горкома партии, освободив место для директора железнодорожной школы. Конечно, и такая кара могла огорчить старика…
Однако на следующий день после его отъезда слух полетел по Сиречи: снимают, совершенно точно снимают, поехал в областной центр отмываться.
Но там у него вправду мать живет… может, все-таки из-за нее поехал?
– Господи! – воскликнула Дулова, когда в очередной раз собрались в учительской. На всякий случай она повесила на торчащий объектив телекамеры свой беретик. – Неужели тут все трусы? Неужели нет мужчин, которые могли бы пойти против этой серости? Где рыцари прогресса? “Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан”, писал кто? Рылеев. “Печально я гляжу на наше поколенье…” Писал кто?
