Отец, из ванной в уборную переходя, выключатели перещелкнул и заодно на кухне вырубил свет, забыл, видимо, о моем существовании. А может, светло уже?
В окошко посмотрел. Привычно уже содрогнулся. Сейчас особенно четки черные буквы у того окна: “Анжела, Саяна”! Каббалистика какая-то! Но
– ничего! Пострадавшим забинтованным пальцем перекрестился. Я – отец
Сергий теперь! Не искусить меня. Стас насчет моего “морального веса” сомневался… есть теперь у меня “моральный вес”! Вот он! – на пальчик глядел. А с темным окном этим, с этой “черной дырой”, я, считай, расплатился полностью. Пальцем заплатил! И если Нонна снова увидит там меня с кем-то! Тогда… глазки ей выколю этим пальчиком!
Вот к такому доброму, оптимистичному выводу я пришел.
С кухни пошел и рассеянно свет бате в уборной вырубил: обменялись любезностями. Батя заколотился там бешено, словно замуровали его!
Вернул освещение.
Теперь как опытный, свободно плавающий гусь должен подумать, куда мне плыть.
В крематорий звал соученик мой из Института кинематографии – речевиком-затейником, речи произносить. Там и ночевать можно в освободившихся гробах. Но это уж напоследок.
Батя прошествовал по коридору, сообщил, на меня не глядя:
– Пойду пройдусь.
Правильно, батя. Пойди пройдись. Насладимся покоем. Но – не вышло.
Зазвонил телефон. Трубку поднимал с натугой, как пудовую гантель.
– Алло.
– Так вот, – голос Стаса. – Миг настал! Евсюков из Москвы вернулся – и сразу же назначил комиссию. Я не в силах! Попробуем что-нибудь.
Приезжайте к двенадцати!
Рядом с телефоном с кем-то заговорил, потом удалился – трубка осталась лежать. Но от пустой трубки, с эхом, мало толку. Я нажал на рычаг.
Снова звонок.
– Да!
– Тема есть, – неспешный голос Боба. А ты думал – он тебя отпустит?
– Я тут в Думу хочу податься – побалакать бы надо.
Самый подходящий момент!
– Я тут… немножко спешу, – я сказал вежливо.
– Счас буду, – отключился, гудки.
Заманчиво, конечно, помочь будущему государственному деятелю, но…
Есть более срочные задачи. Если я через сорок минут в Бехтеревку не домчусь – Нонну, глядишь, “упакуют”, как мать ее упаковали там.
Недолго мучилась старушка. Но у нее к тому времени муж умер уже. А я-то жив. К сожалению. Что ты такое говоришь?
Главное – ни хрена не готово, холодильник захламлен… как наша жизнь. Что я с ней тут делать буду – когда сам не знаю, что делать?
Ну, видимо, с ее приходом и появится смысл – в том, чтобы из болота ее тянуть.
С батей бы посоветоваться!.. но он, как всегда, величественно удалился в нужный момент! Хотя бы как-то проинструктировать его! А!
