– Да нет. Слушаю тебя! – произнес я.
Кузя раньше довольно скромно стоял. Единственный его печатный труд – брошюра “Гуси в Англии”, но эти гуси неожиданно высоко его вознесли: член всяческих международных комиссий, определяющих, кого из наших брать на мировой уровень. В Париж, конечно, он своеобразно меня пригласил. Вместо себя. Аккурат одиннадцатого сентября мне позвонил, когда весь мир смотрел, как “боинги” в небоскребы врезаются. Но говорил так, словно он единственный в мире об этом не знал. Мол, не хочу ли я тут в Париж /слетать./ У него самого, к сожалению, “руки не доходят”. А у меня как раз такое положение дома было… что руки за все хватались. Погибну? И хорошо! Вылетел. И вышло удачно. Другой возможности у меня не было в мировую элиту влететь, а так – уже заторчал в их компьютерах… Если Кузя меня с корнем не вырвет.
А может, снова какая катастрофа, не дай бог, и он опять меня вместо себя посылает? Пушечное, точней, самолетное мясо? Но счас я и на это готов пойти!
– В Африку не хочешь слетать? – небрежно проговорил Кузя.
Я поглядел на мокрое царство за окном… Хочу ли я в Африку!
– Это в связи с Парижем, что ли? – уже как бывалый международный волк просек я.
– Ну! Компашка та же самая! – лихо произнес он. Будто мы с компашкой той лихо кутили. Этого не замечал. – Ну, там больше – этический будет уклон. Моральное осуждение нефти, загрязняющей не только физическую, но и духовную сферу. Расскажешь что-нибудь в масть.
Крупным международным экспертом становлюсь по этике и эстетике.
– Ясно! – усмехнулся я. – Какой-нибудь нефтяной магнат отмыться хочет нашими слезами.
– Точно! – хохотнул Кузя. – Умеешь ты это… влепить! Поэтому и ценю тебя. И посылаю.
А эти как останутся тут – без этики моей и эстетики?
– Вообще-то Африка меньше других, мне кажется, нефтью загрязнена, – пробормотал я.
– Ну, – усмехнулся он, – тут этика захромала твоя. Неловко даже как-то. Тот, кто любит ездить в Париж, и в Африку должен любить ездить.
– Вообще-то да… А когда надо?
– Во вторник в Москве, в той же конторе. Вношу?
– Спасибо тебе.
Кормилец! Это я уже потом произнес, бросив трубку. Я еще за Париж его не поблагодарил (подарю ему Эйфелеву башню), а он мне уже Африку на подносе дает. На деньги, в Париже сэкономленные (как это ни кощунственно звучит), месяц можно прожить (не в Париже, разумеется), а на полном отказе от восточных нег и африканских страстей, глядишь, и перезимуем. А они тут пока помаются чуток. С голоду не умрут – денег оставлю. А дальше уж их дело. Если с ума окончательно не сходить – жить можно. К бате надо зайти. Вдохнуть бодрости. То ли самому вдохнуть, то ли вдохнуть в него. Вошел в его комнатку, снова руку ему на плечо положил. Он в этот раз как-то вяло прореагировал.
